Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев
Естественно, правитель Ирана не мог не отреагировать на проступок своих военачальников: «Когда весть об этом дошла до Абага-хана, он очень разгневался на эмиров и сказал: “Летом, во время курултая, я взыщу с виновных, [а] в будущем году снова сам пойду туда и заглажу это дело”» [Рашид ад-Дин, 1946, с. 97]. Абага не успел реализовать свои намерения, поскольку до летнего курултая не дожил, скончавшись в апреле 1282 г. Однако в данном случае нас интересует тот факт, что он намеревался привлечь виновных военачальников к ответственности за серьезное воинское преступление во время курултая. Следующие примеры отражают ту же тенденцию.
В 1303 г. состоялся очередной сирийский поход – на этот раз уже по приказанию ильхана Газана (1295–1304), внука Абаги, причем практически повторилась ситуация, имевшая место в предыдущем казусе: левое крыло и центр погнали неприятеля, тогда как другая часть сирийско-египетского войска навалилась на правое крыло монголов и окружила его на холме. Рашид ад-Дин сообщает: «Поскольку за предыдущий день войска потеряли управление, и тысячи расстроились, то никак не удавалось построить боевой порядок. До полуденного намаза они держались, а затем обратились вспять и пошли. На пути находилось без меры воды и топких мест. Множество лошадей застряло в иле, а воины рассеялись. Тайтак и Тарса (направленные командующим, эмиром Кутлугшахом, на помощь, так как накануне не сражались. – Р. П.) не показывались. 19 числа месяца рамазана Кутлугшах и Туге-Тимур прибыли на служение к его высочеству государю ислама в степи Кушаф» [Рашид ад-Дин, 1946, с. 196] (см. также: [Камалов, 2007, с. 69]).
В отличие от своего деда, Газан имел возможность привлечь виновных к ответственности. Следствие и суд описаны тем же Рашид ад-Дином, который, как известно, был везиром и ближайшим сподвижником этого ильхана: «После того как державные знамена прибыли в город ислама Уджан, на второй день, 12 зи-л-ка’дэ [28.VI], приступили к судебному допросу. Хотя вели допрос очень искусно, но когда представили решение дела[51] [Газан-хану], государь ислама указал еще на кое-какие тонкие обстоятельства. Допрос начали опять сызнова и учли эти тонкие обстоятельства. В конце концов в первый день месяца зи-л-хиджджэ [17.VII] суды закончились. Агутай-тархана, сына …-тархана и Туган-Тимура из рода мангут казнили, а то, что было согласно великой ясе – было приведено в исполнение. Тогда, в четверг 2 числа месяца зи-л-хиджджэ [18.VII] приступили к празднествам курултая, и эмирам была оказана честь позволением припасть к стопам государя» [Рашид ад-Дин, 1946, с. 196–197].
Сообщение Рашид ад-Дина представляет большой интерес с точки зрения процессуального права чингисидских государств. Итак, во-первых, речь шла не о расправе с нарушителями, а именно об установлении вины – не случайно в отношении их «вели допрос очень искусно». Результаты допроса нашли отражение в судебном заключении – яргу-наме, т. е. суд велся яргучи – судьями, назначенными на эту должность самим ильханом и действовавшими на основе монгольского имперского права. Однако данное решение оказалось не окончательным: заключение было представлено на ознакомление Газану, и он «указал на кое-какие тонкие обстоятельства». К сожалению, в сообщении Рашид ад-Дина нет даже намека на содержание этих указаний. Вместе с тем, учитывая вышеприведенное распоряжение Чингис-хана о суде над лицами, персонально ему известными, мы имеем основания полагать, что ильхан, по всей видимости, приказал внести изменения в судебное заключение в отношении тех или иных фигурантов дела на предмет смягчения или ужесточения их наказания. Приняв во внимание указания правителя, судьи вынесли решение о казни нескольких военачальников на основе собственного коллегиального решения, тогда как еще несколько виновных (вероятно, из числа менее высокопоставленных командиров) понесли наказание «согласно великой ясе».
И как видим, суд произошел именно во время курултая, поскольку сразу после окончания разбирательства начались празднества. Почему же суд над военачальниками проводился прямо во время курултая?
Следует подчеркнуть, что яргучи, которые осуществляли разбирательство и выносили решение по подобного рода делам, не являлись судьями на профессиональной основе. Как правило, это были военачальники или сановники, имевшие другие обязанности, тогда как судебные полномочия для них являлись своего рода дополнительной нагрузкой по причине хорошего знания ими имперского законодательства и безупречной репутации[52]. А где могло собраться достаточное число яргучи, которые в течение всего года могли осуществлять свои основные служебные полномочия в разных регионах того или иного чингисидского государства? Конечно же, именно на курултае.
Кроме того, логично предположить, что решения и приговоры, выносимые судом-яргу, могли иметь также «профилактический» характер: привлекая к суровой ответственности виновных, они тем самым предостерегали других потенциальных нарушителей от противоправных действий. И опять-таки именно на курултае, где собирались представители родо-племенной знати, военного командования и высшего чиновничества, информация о результатах судебного разбирательства могла разойтись максимально быстро и быть принята к сведению непосредственно теми, кто сам мог оказаться в статусе потенциальных подсудимых.
Наконец, третий аргумент в пользу проведения яргу именно во время курултая – это возможность для ильхана продемонстрировать единство со своими приближенными. В случае затруднения при определении степени вины и вынесении приговора сýдьи (а также и сам ильхан) могли прибегнуть к «экспертному мнению» влиятельных сановников, получить от них разъяснение и убедиться, что наказание (вплоть до смертной казни) конкретного участника дела не повлечет недовольства родо-племенной или служилой знати против правителя. Возможно, эти соображения и заставили Газана указать «на кое-какие тонкие обстоятельства», хотя, казалось бы, он должен был полностью доверять решению судей, которых сам же и назначил для разбирательства.
Еще одно дело о воинских преступлениях было рассмотрено судом-яргу уже в правление ильхана Олджайту (1304–1316) – брата и преемника Газана. Оно было связано с Гилянской кампанией 1306–1307 гг., которая стала одним из последних завоевательных походов Ильханата, поэтому неудивительно, что ей даже посвящено специальное исследование [Melville, 1999].
Область Гилян на юго-западном побережье Каспийского моря в течение длительного времени оставалась вне контроля ильханов, однако к началу XIV в. она оказалась окружена подконтрольными им владениями, и ее захват оставался лишь вопросом времени [Хафиз Абру, 2011, с. 30–31]. Вместе с тем средневековые персидские авторы отмечают, что гилянские правители, со своей стороны, были готовы закончить дело миром и вступить в переговоры об условиях собственного подчинения ильхану [Melville, 1999, р. 94]. В результате на Гилян было отправлено несколько монгольских отрядов, начальство каждого из которых вступило в контакт с тем или иным местным правителем.
Одним из отрядов предводительствовал вышеупомянутый Кутлугшах, которому удалось разгромить в нескольких сражениях гилянцев, после чего те через посредство эмира Фулад Кийа предложили заключить мир. Однако Сийавуш, сын Кутлугшаха, желавший снискать лавры полководца, убедил отца отклонить это предложение, и тот, сместив Фулада, назначил сына на его место. Сийавуш в знак
