Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев
Не приходится сомневаться, что большинство конкретных норм Чингис-хан и его преемники устанавливали специальными указами – ярлыками – в соответствии с конкретными обстоятельствами. Они могли касаться и количества войск, которое следовало поставить для конкретной кампании, и приготовления для них припасов, и конкретных перемещений воинских соединений (см., например: [Джувейни, 2004, с. 21, 23, 93]). Именно эти ханские распоряжения, как представляется, составляют реально действовавшее «военное право», в котором нашли отражение особенности статуса командующих разного уровня, обязанности воинов во время походов, а также особенности привлечения к ответственности за воинские преступления.
Базовые принципы определения наказаний за правонарушения в период воинской службы и особенно во время военных кампаний в Монгольской империи и ее наследниках, подобно основам организации военного дела в целом, закреплены, по мнению исследователей, в Великой Ясе Чингис-хана. Эти положения, по всей видимости, были общеизвестными, поскольку регулярно применялись на практике.
Францисканец Иоанн де Плано Карпини, посетивший Монгольскую империю в середине 1240-х годов в качестве посла папы римского, приводит в своем отчете ряд таких положений, не упоминая источника, откуда они были взяты, и тем самым подчеркивая их общеупотребительный характер: «Также если кто-то раскрывает их планы, когда они хотят идти на войну, то он получает сто ударов по ягодицам, таких сильных, какие только может дать крестьянин большой палкой. Если же кто из младших совершит какое-нибудь оскорбление, то старшие не прощают его и жестоко порют плетьми… Когда войско находится на войне, если из десяти человек бежит один, или два, или три, или даже больше, все умерщвляются; если же побежит весь десяток, даже если сотня в целом не побежит, умерщвляются все. Коротко говоря, если они не отступают сообща, то все, кто бежит, лишаются жизни. Также если один, или двое, или больше [воинов] дерзко бросятся в бой, а остальные из десятка за ними не следуют, то их также убивают: а если одного или нескольких из десятка берут в плен, а товарищи их не выручают, то они тоже умерщвляются» [Плано Карпини, 2022, с. 142, 154].
Сообщения о привлечении воинов к ответственности на основании Великой Ясы мы встречаем и в ряде восточных источников XIV–XV вв.:
«Когда весть об этом дошла до эмира Кутлуг-шаха, он очень удивился и подстрекнул [свое] войско к битве. [Но] его никто не послушал, и [поэтому] он некоторых из своего войска предал йасе (казнил)» [Хафиз Абру, 2011, с. 34];
«Когда Тезакчи Джелаир и другие бежавшие люди пришли туда, он (эмир Тимур. – Р. П.) выступил перед ними с речью упрека. Амиры сказали: “Пока их дела оставим. Их расспросите после нашего возвращения”. Однако государь Сахибкиран (эмир Тимур. – Р. П.) не остановился и приказал, чтобы их вывели вперед. По йасаку всех побили палкой сзади и спереди»;
«Коча Малика, который отказался спуститься в ров, [эмир Тимур. – Р. П.] приказал побить палками по йасаку и, привязав к хвосту осла, отправил в Самарканд»;
«Джунайд Бурулдай, его брат, Баязид и Мухаммад Дарвеш Тайхани, которые во время похода в Хорезм покинули Джаханшах-бека и с большими трудностями ушли в Хиндустан, после завоевания царевичем Мултана те пришли из внутренней Индии к царевичу (Пир Мухаммаду Джахангиру, внуку Тимура. – Р. П.), и сейчас царевич привел их с собой. Царевич представил их Сахибкирану и просил за них прощения. Сахибкиран, благодаря милости и щедрости своей, простил их вину, их кровь посвятил царевичу и ограничился битьем ясачными палками» [Йазди, 2008, с. 63, 76, 227].
Таким образом, можно сделать вывод, что большинство воинских проступков могло регламентироваться либо буквой, либо, что более вероятно, духом Великой Ясы. Однако это касалось тех воинских правонарушений, которые допускали подчиненные и за которые, опираясь на данный источник права, могли выносить наказание их непосредственные военачальники.
Но как же следовало поступать, во-первых, с самими военачальниками, причем лично назначенными на свои должности ханами? И как следовало разбирать случаи, которые не могли быть предусмотрены Великой Ясой, – например, если командующие, формально соблюдая все нормы «военного права», несли поражение и теряли большое число воинов? Естественно, в таких случаях решение принимал сам правитель, и этот принцип был сформулирован Чингис-ханом на примере своих личных гвардейцев – кешиктенов: «О случаях предания кешиктенов суду надлежит докладывать мне. Мы сами сумеем предать казни тех, кого следует предать казни, равно как и разложить и наказать палками тех, кто заслужил палок» [Козин, 1941, с. 196].
Учитывая разнообразие обстоятельств, при которых тот или иной военачальник мог проштрафиться, хан не имел возможности использовать универсальные нормы, а должен был исходить из сложившейся ситуации. Так, например, когда Шихи-Хутаг, приемный брат Чингис-хана, во время хорезмийской кампании понес поражение от султана Джалал ад-Дина, хан «спросил у Укара и Кутура (военачальников Шихи-Хутага. – Р. П.): “Как стояли вы и как [стоял] султан?” Они показали. Он нашел их суждение и суждение султана негодными и сказал: “Вы [все] не знаете, какое место [пригодно] для битвы!” И обвинил обоих эмиров» [Рашид ад-Дин, 1952б, с. 223].
Однако подобного рода немедленные решения могли быть приняты, когда и сам хан, и его высшее командование были в походе и приговор выносился «по законам военного времени» без длительных разбирательств[50]. Если же военачальники действовали самостоятельно, а хан не находился при войсках, следовало осуществить официальное расследование и предать виновников поражения или несения огромных потерь справедливому суду. Как это осуществлялось в чингисидских государствах, мы намерены проанализировать на примере нескольких конкретных дел из истории хулагуидского Ирана конца XIII – начала XIV в.
Первый случай относится к сирийской кампании хана Абаги осенью 1281 г., когда в битве при Хомсе часть ильханских войск обратила врагов в бегство, но тем самым ослабила защиту собственного центра. Рашид ад-Дин излагает дальнейшие события следующим образом: «Царевич Менгу-Тимур был еще отроком и не видел жестоких битв, и из старших эмиров распоряжались Текнэ и Доладай-яргучи. Они немного оробели и повернули обратно, а воины обратились в бегство. Много народу из монгольской рати погибло» [Рашид ад-Дин,
