Сплетня - Катя Саммер
– Слушай, если ты ему не нравишься…
– Ой, давай начни говорить, как мама, о том, какая я есть! – перебивает Вета и истерично вопит на меня в ответ: – Она насмотрелась «Бриджит Джонс» и без конца теперь повторяет…
– Нет, я хотела сказать – в своих ботинках. Если ты не нравишься ему в своих ботинках, то зачем нужен такой парень?
Вета ошеломленно распахивает густо накрашенные глаза и губы. Молчит несколько секунд, а потом выдает:
– А если это любовь?
Мне нечего ей на это ответить. Да и как я могу сказать, что ее чувства ненастоящие, если сама не знаю, что такое любить? Сдаюсь, пихаю к ней ногой ботинки и ухожу – уже опаздываю в универ.
– Если порвешь молнию, новые мне купишь! – кричу из коридора.
Натягиваю прямо на ходу теплую полосатую жилетку на блузку с галстуком и сталкиваюсь в коридоре с Ритой, которая с большой кружкой малинового, судя по аромату, чая ползет обратно к себе в норку.
– Эй, ты как? – спрашиваю, но она, будто тень, скользит мимо. Я слышу тихое «нормально», только когда Рита закрывает за собой дверь в их с Ветой комнату.
Ну, нормально так нормально. Выправляю волосы из любимого синего пальто, куда ныряю руками. Заворачиваюсь в шарф с головой и прыгаю в осенние полусапожки, которые, как и пальто, ношу редко, потому что температура не позволяет. Уже на пороге сталкиваюсь с Розой, которая, не здороваясь, тотчас начинает плакаться, что первое слово Лёвы «зопа», а она его этому не учила. Убегаю, сбегаю. Прямо как Романов – не оглядываясь. Может быть, моя жизнь и правда полный кошмар?
Сегодня на улице намного теплее, чем в последние дни. Солнышко пригревает, ветра нет совсем. Погода кажется даже приятной, если такая может быть в декабре. Руки не замерзают и не обветриваются от холода, поэтому, пока я иду в университет, листаю новости в интернете, сознательно игнорируя всплывающие уведомления змеиного чата. Рома вот только что выложил пост с фотографиями и подписью: «Мы гуляем, а вы нет». С малахольной Инессой, кстати, судя по четверти лица, попавшего в кадр. И кто вообще назвал ее малахольной? Что это значит? Может, она просто тихая, а в тихом омуте… сами знаете.
Пролистываю его ленту, а там фотки мольбертов с живописи, которую я пропустила, и стенания, что на парах скучно, он хочет есть, а уйти ему неудобно. Хоть раз бы у меня было время заскучать! Стараюсь не злиться, потому что Рома мне ничего плохого не сделал, но все равно злюсь. Открываю нашу общую группу и читаю сообщение от старосты Любы, что нужно скинуть ей на карту по пятьдесят рублей – это на удлинители для кабинета живописи и рисунка. И вот вроде мелочь, а неприятно. Тут же ниже нахожу памятку со списком просмотров по всем практическим предметам, часть работ к которым мне еще только предстоит сделать…
Закрываю все, чтобы не портить себе настроение, и поднимаюсь на знакомое крыльцо. Срываю шарф с головы и поправляю волосы, перед тем как толкнуть дверь в здание университета и… попасть в новогодний рай с «Алиэкспресса». Кажется, здесь стошнило Деда Мороза. Везде развешана кислотных цветов мишура, на окнах скучает прошлогодний, судя по вырванным местами кускам, дождик, а по стенам расклеены криво вырезанные снежинки. Вместо большой красивой сосны, которой еще можно было спасти положение, с главного стенда с расписанием прямо на головы свисают тощие еловые ветки, что осыплются, не дожив до праздника. А венчает все плакат «Донских историй» с надписью: «В ожидании новогоднего чуда, 18 дней» и изображением какой-то специальной «студенческой» колбасы, которую рекламирует (и тот, кто его создавал, ничего не знает о шрифтах).
Что они вообще имеют в виду? Новогоднее чудо – это то, которое сдаст за меня сессию и заплатит за учебу? Потому что другого мне не надо. И при чем тут вообще колбаса? Это она создаст праздничное настроение, которого у меня нет? Ну никак я не ощущаю приближения чуда, понятно? Какой мне Новый год, если за две недели нужно сдать пять зачетов и кучу работ, на каждую из которых должно быть сделано декоративное преобразование – а это вообще, наверное, самое сложное в учебе. Когда нужно колдовать над готовым рисунком, выжимая все соки из собственной фантазии: выложить изображение модульной сеткой, как квадратиками при схеме вышивки или в стиле Ван Гога. А еще нужно довести до ума гравюру Дюрера по ОПГ[12], от которой меня уже тошнит. И сдать откопированный лист старинной Библии. И шрифт добить. И таблицу по истории искусств, к которой не притронулась Лиза. И цветовую растяжку, которую запорола, но так и не доделала! Вся на нервах, совсем не смотрю по сторонам и врезаюсь на лестнице в…
– Извините, пожалуйста…
Подняв с пола папку с бумагами, тут же протягиваю Марине Евгеньевне, которая наш декан и, блин, мама Рафа. Та поправляет пиджак, а я судорожно думаю о том, что так и не нашла денег, чтобы заплатить за декабрь, еще и первое место в рейтинге потеряла.
– И вам доброго утра, Лилия.
Если она запомнила меня, притвориться, что я не Лилия, уже не выйдет?
– Я хотела зайти к вам сегодня… – Не хотела. – Я просрочила оплату. – На целых три дня. – Но обязательно постараюсь в ближайшее время решить вопрос и сразу…
– О, не переживайте, – отмахивается она так легко и с улыбкой. – Учитесь спокойно в декабре.
– Это… – Как вообще называется? Лиза! Хотя я и просила ее не делать этого, она поговорила с мамой? Выдыхаю и вроде бы должна обрадоваться, но калькулятор в голове уже считает, что к началу сессии мне нужно будет заплатить вдвое больше. Снежный ком растет и растет… и грозит меня задавить. – Замечательно? – пищу я и силюсь улыбнуться.
Расстегиваю пальто, потому что вмиг становится жарко и краснеют щеки.
– А что с оценочкой средней, кстати, у вас?
Она приподнимает брови, выражая скорее удивление, чем недовольство. Марина Евгеньевна следит за мной? Я пожимаю плечами:
– Волшебным образом исчезла моя курсовая работа по эргономике, и мне снизили балл.
– По эргономике, значит? – Она задумывается о
