Как поцеловать кинозвезду - Дженни Проктор

Флинт усмехается, стягивает с себя футболку и бросает её на соседний стул.

— Хотел бы я быть таким крутым, Одри. Просто повезло. И свет удачно лёг.

Я на мгновение теряюсь. Я мельком видела его пресс в тот день, когда он нашёл меня в кустах. И интернет показывал мне его тело с разных ракурсов, включая одно фото с обнажённой задницей, которое я, возможно, пролистала раз сорок. Но видеть его вот так, вживую, всего в паре шагов… Он даже нереальным кажется.

Я сглатываю, с трудом отрывая взгляд и возвращая его на лицо Флинта. Он приподнимает брови — ясно давая понять, что всё понял, — но не шутит и не дразнится. Вместо этого подходит к воде.

— Идёшь?

В его голосе вызов, и я не собираюсь пасовать, даже если придётся снять этот глупый сарафан, а под ним — не менее глупое бикини.

Я тянусь к подолу платья.

Я не готова. Ни капли.

Но пути назад уже нет.

Глава 12

Флинт

Одри в лёгком сарафане, с открытыми плечами и распущенными по плечам волосами — это одно.

Но Одри в бикини?

Я совершенно не готов к тому, как она стягивает с себя платье и бросает его на шезлонг. Она поворачивается ко мне лицом, прижимая руки к животу, будто нервничает.

Я уставился.

Конечно, уставился. Одри — потрясающая. Я привык к женщинам, которые часами занимаются с личными тренерами, подтягивая, формируя, оттачивая. Но в Одри есть нечто иное. Не то чтобы она была менее привлекательной. Нет. Длинные ноги, мягкие линии фигуры. Просто она… настоящая.

Я отрываю взгляд, понимая, что если она заметит, как я на неё смотрю, ей станет не по себе. Поэтому делаю первое, что приходит в голову — бегу к бассейну, воплю во весь голос:

— Бомбочкой! — и прыгаю в воду.

Когда я выныриваю, Одри уже стоит у края бассейна. В руках у неё полотенце и бутылочка с солнцезащитным кремом. По выражению лица видно — она не совсем понимает, как вообще сюда попала.

Я и сам не понимаю. Но я рад, что она здесь.

Несмотря на то, что она ясно дала понять: между нами ничего настоящего не будет, я всё равно хочу её впечатлить. Очаровать. Завоевать.

Я хочу, чтобы Одри Каллахан нравился я.

Осознание того, что это не гарантировано, заводит. Это чувство — почти как наркотик.

Оно делает этот кусочек моей жизни нормальным. А сейчас мне как никогда нужна хоть капля нормальности.

Я подплываю к Одри и встаю на ногах, когда дно становится достаточно мелким. Не могу не заметить, как её взгляд скользит по моей груди и рукам, и с трудом сдерживаюсь, чтобы не напрячь мышцы. Что-то подсказывает: слишком откровенное демонстрирование точно её оттолкнёт.

Она выдавливает немного крема себе в ладонь, затем протягивает мне бутылку:

— Не хочешь быть полезным? — спрашивает. — Через пятнадцать минут без крема я превращусь в помидор.

Она втирает крем в плечи и руки, потом поворачивается спиной, приподнимая волосы.

Окей. Без проблем. Я взрослый мужик, а не четырнадцатилетний подросток, у которого гормоны бьют через край.

Я сглатываю ком в горле.

— Ну, этого мы точно не хотим. — Я выбираюсь из воды и сажусь рядом на край бассейна, вытираю руки о полотенце, которое она мне протягивает.

Протягиваю ладонь, она выдавливает в неё крем, я растираю его между руками и начинаю втирать в её спину. По коже Одри пробегает дрожь, и она выпрямляется, будто старается взять себя в руки.

Я улыбаюсь про себя, радуясь, что она тоже чувствует это напряжение. Замедляю движения, стараясь продлить прикосновения.

Одри поворачивает голову, бросая на меня взгляд через плечо.

— Ты, что, из тех счастливчиков, кто сразу загорает?

— Не сразу, — отвечаю. — Но после шести месяцев в Коста-Рике немного загорел, теперь держится. Если бы мы весь день были на солнце, я бы тоже намазался.

— Долго ты там был?

Мои руки опускаются ниже, к верхней части её плавок. Пальцы замирают, скользят к бокам, и я на мгновение чувствую, как она будто подаётся навстречу. Или мне показалось? Я возвращаю руки к лопаткам, прочищаю горло.

— Шесть месяцев на съёмках.

— Тяжёлая работа, должно быть.

— Ты бы по-другому запела, если бы увидела пауков.

Она оживляется, снова поворачивается ко мне.

— Голиафы? Ты правда одного видел?

Я смеюсь.

— Забыл, с кем разговариваю. Только ты можешь радоваться пауку размером с мою ладонь. — Я втираю последние капли крема под бретельку. — Всё. Готово.

Она разворачивается.

— Спасибо. — Опускает ноги в воду и начинает лениво ими болтать. — Я бы правда обрадовалась, если бы увидела одного. Ну, не в кровати, конечно, но они ведь потрясающие. Theraphosa blondi. Это же семейство тарантулов.

— Это те, которых в Коста-Рике запекают в банановых листьях и подают как деликатес?

Она загорается.

— Скажи, что ты попробовал.

Я снова опускаюсь в воду, позволяя ей омывать плечи.

— Только потому, что пришлось. Так было прописано в сценарии. Мы вообще их просто называли «паучары». Название я никогда не знал.

Она улыбается.

— Надо добиваться официальной смены названия.

— Поверь, оно подошло бы идеально.

— И каков вкус?

— Единственное, что я тогда чувствовал — это вкус виски. До и после каждого дубля. Ни за что бы не ел их на трезвую голову.

Она закатывает глаза и пинает в мою сторону немного воды.

— Да ладно. Неужели всё так плохо?

Я поднимаю ногу и плещу в ответ.

— На вкус как морепродукты. Что-то типа креветок. Только легче. Хрустяще.

Она кивает, без капли отвращения.

— Чёрт, мне срочно нужно больше путешествовать.

Я качаю головой. Кто она вообще такая? И когда она перестанет меня удивлять?

— А фильм-то о чём? — спрашивает она.

Я откидываюсь в воду, разворачиваюсь и опираюсь на край бассейна, устраиваясь рядом с ней, наслаждаясь солнцем на плечах.

— Американец по имени Пол вырос в Коста-Рике с родителями-эмигрантами. Он спасатель и занимается плаванием на длинные дистанции, мечтает участвовать в открытых соревнованиях по всему миру.

— Ты играешь Пола?

Я киваю.

— В отпуск к нему приезжает женщина — Клэр. Она попадает в обратное течение, он её спасает, и они влюбляются. Но фильм не только об этом. Потом происходит ураган, который разрушает весь район, где Пол жил с детства. И ему приходится решать, остаться ли в Коста-Рике, ради плавания или ради женщины, которая перевернула его жизнь.

— Значит, ты много времени провёл в воде?

— И до, и во время съёмок. До этого, по словам