Солнце в армейских ботинках, или Идем дорогой трудной… - Юлия Владимировна Славачевская
Тут к нам ввалилась директриса. Стерва обошла меня, как вокруг елки хоровод поводила. Хмыкнула, фыркнула, цокнула языком. Потом подняла мне опущенный подбородок стеком и включила начальницу:
— Какая бы ты не была исключительная, Три Экс тринадцать–тринадцати–тринадцать, а дрессироваться будешь как все! Понятно?
Я промолчала. А что тут скажешь? Буду, послушно и усердно, со всем видимым прилежанием. Пока не сбегу.
— И не таращи на меня свои голубые гляделки! — заорала кем–то в задницу ужаленная директриса.
После этих слов у меня глаза точно чуть не выпали! У меня с рождения были темно–карие, почти черные глаза! Черные! Откуда взялись голубые?!! Нет, ну с волосами я еще как–то свыклась: убедила себя, что поседела от стресса быть подстреленной. А мигалки–то мои тоже, выходит, поседели?
— Непокорная, значит?!! — озвучила свое предположение директриса, еще не даже не догадываясь, насколько была права. Хмыкнула: — Ну ничего, и не таких обламывали!
А вот тут она была неправа. Но еще об этом не знала. Ничего, у нее все впереди.
Опять же переубеждать я ее не стала — себе дороже. Просто отвела от лица стек, опустила голову и поникла сломанным цветочком. Только этот цветочек вырос и расцвел на двухметровой крапиве.
— Быстро учишься, — похлопали меня по плечу стеком. — Иди за мной, Три Экс тринадцать–тринадцати–тринадцать. Головы не поднимать!
Я и пошла, вся из себя послушная. А что пару раз ей на волочащийся подол наступила, так это от усердия и почтения. Я ж ей нос не разбила, зубы не покрошила, фингалов не наставила. А в остальном — все хорошо, все хорошо…
— Жить будешь здесь, — толкнула она одну из множества дверей в бесконечном коридоре. — Отсюда без приказа не выходить и в дверь не ломиться. На уроки за тобой придут! — Тетка втолкнула меня внутрь и заперла дверь.
— Ни хрена себе гостиница! — обалдело посмотрела я на свое пристанище. Вот честное слово, пару раз оказывалась в кутузке за непристойное поведение и драки в барах. Так вот, там был пятизвездочный отель по сравнению с этим.
Комната три на два метра с бетонными стенами без окон. В углу портативный душ, умывальник и туалет. Все открытое, без дверей. У потолка во всех углах камеры слежения. Около противоположной стены на полу тоненький матрас, на который в уголок стыдливо положили сиротливо свернутое одеяло. А! И несколько крюков в стене. На одном болталась маскировочная безразмерная роба белого цвета (если я когда–нибудь буду выходить замуж — белое точно не надену! Пусть жених хоть разведется до свадьбы!). Сей упаковочный материал, видимо, был призван выполнять роль ночной рубашки.
— На всем, жлобы, экономят, — посетовала я, начиная присматриваться к установленным на потолке камерам, чтобы найти слепую зону. — Или закаляют перед трудностями… — еще раз взглянула на матрас. — Вот только если тут «перед», то какие же меня ожидают трудности в дальнейшем? Черная дыра в соседней туманности?
Лязгнул замок и в приоткрытую дверь заорали:
— Три Экс тринадцать–тринадцати–тринадцать! На выход! Урок поведения!
Ну на выход так на выход. Чего ж мне с ними спорить? А если еще и вход на космолет покажут, отбывающий на Землю, им вообще цены не будет.
Я вышла и присоединилась к цепочке таких же безликих фигур, следующих по пятам за бледно–зеленой дамой. Сзади шествие замыкали охранники. Вот они, кстати, были одеты вполне нормально. В обтягивающие комбинезоны или армейские костюмы со множеством карманов. Может потому, что выполняли роль охранников–надзирателей–карателей. И оружие держали на виду. Я приотстала и стала присматриваться к креплению оружия на поясах. Мало ли… вдруг понадобится?
— Иди уже, дурища бестолковая! — толкнул меня в плечо один из этой братии. — Нечего в ногах путаться!
— Оставь ее, — раздался грозный голос. — Она новенькая. Порядков еще не знает.
Я воспользовалась этим замечанием, подняла голову и рассмотрела своего неожиданного заступника. И серьезно забеспокоилась. Достойный противник.
Громадный, выше меня минимум на полголовы, а мой рост сто восемьдесят пять сантиметров, наголо бритый, с лицом, изувеченным двумя шрамами: один спускался по правой щеке, затрагивая уголок глаза; второй — пересекал лоб.
Но не это меня встревожило. Я привыкла к физическому несовершенству за годы службы. У бывалых вояк не то что уродующие шрамы на лице — часто не было своих руки, ноги или глаза, обычно их заменяли нейроимплант или роботизированный протез, иногда даже экзоскелет. Это неизбежно для моей профессии и отторжения не вызывало. Меня беспокоил тяжелый взгляд его темно–серых глаз. Цепкий, внимательный, вызывающий чувство физической тяжести взгляд, неотрывно следящий. Как будто он знал, кто под маской.
«Будет Скар», — решила я про себя.
— Голову опусти, особь! — приказал на ассаме ближайший ко мне мужчина, не вникая и не разбираясь, понимаю я или нет. — Еще раз поднимешь — не посмотрю, что новенькая. Сразу окажешься в комнате наказаний.
Я покорно наклонила голову и абсолютно случайно, но целенаправленно, уронила этому засранцу в карман одно маленькое зернышко и сделала мысленную активацию. Пусть человек на досуге порадуется, когда штаны отмачивать от самого дорогого будет.
И ведь, спасибо Питеру, никаких следов внешнего вмешательства. Просто совершенно неожиданно штанишки стали приставать к коже. И пока не начнешь снимать — не заметишь.
Нас всех привели в большой зал (что за дикое пристрастие к гигантомании?) и поставили в шахматном порядке на жиденькие циновки на колени. После чего чахлая бледно–зеленая учительница начала нудеть о том, что, какая нам всем выпала честь, раз мы будем служить высочайшим существам во всей вселенной.
Пока дама не сообщила конкретно, что это обычные мужики, я была уверена, что она о «розовой любви» толкует. И получила двойное разочарование. Во–первых, я никогда не считала среднестатистических мужчин пупом вселенной, скорее ее задницей. А, во–вторых, до последнего надеялась избежать участи игрушки — поскольку от однополой любви меня натурально тошнит. И физически, и морально.
Такая вот непредсказуемая реакция организма. Не принимает он у меня такого экстрима.
— А поскольку у нас появилась новая особь, — вдруг встряла в ход моих рассуждений мымра–преподавательница, — то я должна напомнить ей и заодно всем вам, что главная добродетель женских особей —
