Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф
– Иди проверь, как там жених. А я уже пойду садиться. Скоро начало.
Она встает на цыпочки, чтобы поцеловать меня, и ее пальцы задерживаются на моей руке, даже когда она отворачивается. Кажется, она, как и я, становится жертвой романтики этого дня.
Коннор находится дальше по коридору, в противоположном конце церкви. Я стучу костяшками пальцев в дверь, и он приглашает меня войти. Его окружают трое братьев и отец, рыжеволосые, с бостонскими чертами лица, чуть более коренастые, более высокие, лысеющие или усатые варианты жениха. Я пожимаю ему руку и чувствую, как в нем происходит перемена: из мальчишки, который дерется со своими братьями, он превращается в мужчину, готового полностью посвятить себя женщине. Я провожаю его до двери; друзья жениха и отец следуют за ним по пятам. Церемония проходит в потоке слез и аплодисментов. Вайолет сияет, а Коннор дрожит, надевая кольцо ей на палец. Я внимательно разглядываю его во время церемонии бракосочетания, узнаю выражение полной беспомощности на лице. Мне хорошо знакомо это выражение; именно такое было у меня, когда я женился на Эвелин. Оно появляется у меня каждый раз, когда она смотрит мне в глаза, обезоруживая без малейших усилий.
В переполненном зале для приемов Вайолет и Коннора встречает хор поздравлений, потом они танцуют свой первый танец, а потом приглашают и остальных на танцпол. Я жестом подзываю Эвелин, хотя раньше ей пришлось бы меня вытаскивать. С тех пор, как Джейн приехала домой, ничто не мешает мне потанцевать с женой. Вайолет и Коннор покачиваются рядом с нами, не отрывая друг от друга глаз, продолжая свой собственный тайный разговор, сочиняя свою личную историю любви.
Я снова возвращаюсь к жизни молодожена. Вспоминаю те слова, которые мы произносили беззвучно, те дни, недели и месяцы, которые мы прятались под одеялом. Даже сейчас я питаю к ней слабость, отягощенный желанием прожить с ней бесконечные годы. Иметь возможность начать все сначала, здоровым и энергичным, заново узнать друг друга. Мы встретились, когда были детьми, и были единственными возлюбленными друг для друга. Меня пугает мысль: а если бы она исследовала мир, если бы покинула Коннектикут со спокойной душой, встретила бы она кого-то другого? Разбил бы ей кто-то сердце или, что еще хуже, любил бы ее так же сильно, как я? Выбрала бы она меня, если бы у нее был выбор?
Эвелин прижимается ко мне, не сводя взгляда с сияния вокруг Коннора и Вайолет.
– Вспоминаешь это чувство? – шепчет она, глядя на меня снизу вверх.
– Ну что за вопрос. – Я смотрю в эти постоянно меняющиеся глаза. – Никогда и не забывал.
Она прижимается губами к моим губам, и я глажу ее по спине, притягивая ближе.
– Я ждала, что ты так скажешь.
Блеск в ее глазах, когда мы танцуем, ее довольная улыбка придают мне смелости, и я спрашиваю:
– Ты выбрала бы меня снова? Если бы у тебя был шанс сделать то, что ты хотела? Это все равно был бы я?
Она молчит, наши тела плывут по течению других пар на переполненном танцполе, все покачиваются на волнах удовольствия.
Сперва мне кажется, что она не расслышала, но прежде чем я успеваю спросить снова, она говорит:
– Жалею ли я о чем-то несделанном? Чего я никогда не делала и, вероятно, никогда не сделаю? Что я хотела бы изменить? Да. Я солгала бы, если бы сказала, что ни о чем не жалею. Но ты, наши дети, все, что связано с нашей совместной жизнью… Это выбор, который я делала бы снова и снова. Это всегда был ты. Даже когда я боялась. Это всегда был ты.
Последнюю часть она произносит шепотом, как бы про себя. И мы кружимся вместе на танцполе, пока песни и люди вокруг нас не сливаются в самую красивую, успокаивающую мелодию, как волны у берега, пока в моих объятиях не остается только Эвелин, а волны накатывают и отходят, отходят и накатывают, одновременно размывая и удерживая время.
Сентябрь 1983 г.
Мы договорились навсегда закрыть «Устричную раковину» после Дня труда, знаменующего окончание лета в Стони-Брук, когда на пляжах убирают полосатые зонтики, а сезонные коттеджи заколачивают на зиму окна досками. Мы говорили об этом годами, накапливали сбережения и представляли, какой будет жизнь на пенсии, спорили, хватит ли у нас решимости закрыть двери. Мы продержались в этом бизнесе дольше, чем кто-либо другой из наших знакомых, более тридцати лет. Поблизости есть еще несколько отелей типа «постель и завтрак», и мы стали свидетелями неизбежной смены собственников, когда гостиницы превращались в частные дома, а частные дома – в гостиницы. Большинство семейных заведений работают около десяти лет, прежде чем их продают или закрывают. Уровень выгорания высок, потому что требования к владельцу гостиницы постоянны – делиться своей жизнью с незнакомцами, быть доступным, гостеприимным и незаметным одновременно. Однако продать «Устричную раковину», с ее кедровой черепицей, такой же серой и обветренной, как и я, было немыслимо.
Но теперь наши дети живут своей жизнью. Недавно обручились Томас и Энн, Вайолет беременна третьим ребенком, а Джейн опять стала той дочерью, которую мы знали, смелой и предприимчивой. Не дикой, не идущей по пути разрушения, а просто свободной. Восемь лет они с Рейн прожили с нами, помогая регистрировать гостей, подавать завтрак, менять постельное белье. Я скучаю по топоту маленьких ножек Рейн в коридоре, по Джейн, потягивающей кофе за кухонным столом, – и горжусь тем, сколь многого она достигла. У нее своя квартира, постоянная работа кассиром в банке в городе, она посещает курсы журналистики в муниципальном колледже. Наверное, сейчас самое подходящее время перевернуть страницу. В отличие от моих родителей, которые были вынуждены закрыться и оплакивать гостиницу как близкого человека, наша мечта не была унесена ураганным ветром. Когда мы закроемся, мы закроемся про собственному выбору, и не потому, что нас доконала работа, а потому, что мы хотим проводить время так, как нам нравится, и чтобы наш дом стал только домом.
Последний гость выехал; мы с Эвелин вместе идем до конца подъездной дорожки. Стоит прекрасный сентябрьский день, легкий ветерок, облака лениво проплывают мимо.
– Сделаешь это почетное дело? – спрашивает Эвелин, протягивая мне плоскогубцы, и я снимаю с цепочки выцветший указатель «Устричная раковина».
– И что теперь?
Мы оба смеемся. Она обнимает меня, а я зарываюсь подбородком в ее волосы. В нашем мире вдруг стало так тихо, только мы вдвоем.
– Ты должен что-то придумать… Выход
