Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф

Джозеф, заслоняя солнце, спрашивает, все ли со мной в порядке, могу ли я встать, не сломала ли себе что-нибудь. Я в состоянии подняться, но боль обжигает жарким пламенем. Он осторожно поднимает меня на ноги и ведет внутрь, осматривает мои локти, ободранные до крови о вымощенную дорожку; слава богу, я отделалась только этим, как ни странно. Он изумленно смотрит на меня, на его лице написан страх. Я никогда раньше не падала. Я была близка к этому, спотыкалась, выходя из душа или оступаясь на пороге, однако всегда удерживалась на ногах или Джозеф поддерживал меня. Такого никогда не было.

– Я описалась, Джозеф, я…

Он стягивает с бедер мои испачканные штаны, и на меня накатывают рыдания. И когда он поднимает меня, словно куклу, на руки, я даю волю слезам.

Глава 24

Джозеф

Май 1977 г.

Вайолет позирует перед зеркалом в позолоченной раме, руки у нее в кружевных рукавах, наклоняет голову, чтобы надеть пару жемчужных сережек. Вокруг в нежно-голубых платьях суетятся подружки невесты, девчонки из Тафтса и Стони-Брук, что-то застегивая, прикрепляя, расправляя, как в сценке из «Золушки». Эту сказку я хорошо помню, потому что маленькая Вайолет много раз просила читать ее перед сном; кажется, это было сто лет назад и одновременно совсем недавно.

Джейн, главная подружка невесты, присела на колени рядом с Рейн, одетой в такое же голубое платье. Она набрала вес и приобрела свой обычный худощавый вид, больше не кожа да кости, как год назад. Волосы уложены и зачесаны назад, глаза ясные и сияющие, уверенность в себе растет по мере того, как рассеивается стыд, и она расцветает, отвлекаясь на рутинные дела: смену постельного белья, мытье ванн, подтверждение бронирования. Моя вина за те потерянные годы тяжела и неотвратима, за то, что я не смог лучше защитить нашу дочь, предотвратить ее самую глубокую боль.

Однажды, спустя несколько месяцев после возвращения домой, она поблагодарила меня. Мы сидели за кухонным столом, пока Рейн ела нарезанную на кусочки клубнику. Избегая моего взгляда, Джейн вытирала красный сок с подбородка Рейн.

– Спасибо, что приехал в Калифорнию. За то, что приехал ради нас обеих.

Она не выдержала и рассказала нам о своем пребывании там, о мужчине, за которым она следовала через всю страну, о боли, которую она принимала за любовь, о том, как та раскалывала и высасывала ее досуха. Рейн родилась такой маленькой и новенькой, что часть Джейн, которая от появления дочери проснулась, тоже захотела стать новой. Рассказала о стыде, из-за которого она еще долго держалась вдали от нас после рождения Рейн; о страстном желании быть с родными, которое в конце концов привело ее домой. Я схватил ее за одну руку, Эвелин – за другую, и мы держались, потому что больше не было слов, все слова, которые существуют, трепетали в наших руках, слова уже не могли ничего изменить, ничего исправить. Оставалось только любить ее – женщину, выбравшуюся из ада вместе со своей дочерью, которая сейчас держится за нас. Бросить спасательный круг девочке, которой она когда-то была, для женщины, которой она однажды станет.

В комнате невесты Рейн, одетая в пышную корону и с венком на голове, тренируется разбрасывать лепестки, в то время как Джейн возится со своей прической. Кудри Вайолет собраны на затылке в низкий пучок, и, когда я встречаюсь взглядом с ее зелеными глазами в зеркале, я не могу не заметить, как сильно она похожа на свою мать в день нашей свадьбы. Эвелин была примерно ее возраста, нежная и радужная, с ней везде становилось светлей.

– Как я выгляжу, папочка?

Она сияет и кружится с грацией, как балерины в музыкальных шкатулках, которые она обожала в детстве.

– Чудесно! Просто красавица!

Я яростно моргаю, надеясь, что смогу взять себя в руки и повести ее к алтарю. Я крепко обнимаю ее и целую в щеку, а затем ухожу навестить Коннора. Церковь гудит от негромкой болтовни и предвкушения, сквозь витражи струится радужный свет. Эвелин проверяла, все ли гости расселись, и я натыкаюсь на нее в коридоре. Она в блестящем темно-синем платье, волосы завиты и заколоты так, как я давно не видел, щеки нарумянены, губы накрашены бледно-розовым. Трещина между нами затянулась; любое недопонимание ничтожно по сравнению с тем, что наша дочь наконец благополучно дома. И внучка – это совершенно новый вид нежности. Ее крошечная ручка принесла нам спасение.

Красота Эвелин останавливает меня даже в суматохе перед церемонией, дыхание перехватывает, и я возвращаюсь в тот момент, когда она впервые сошла с поезда. Самые яркие мгновения нашей совместной жизни бесконечно прокручиваются в голове, оттуда сюда, отсюда туда, и я вновь испытываю благоговейный трепет. Сегодня я люблю ее даже сильнее, чем тогда.

Она берет меня за локоть.

– Как Вай?

– Она такая красивая! Не могу поверить, что она сегодня выходит замуж.

– Да уж. Малышка выросла.

– Знаешь, она так на тебя похожа.

Эвелин кокетливо улыбается.

– Неужели?

– Ох, трудно ее кому-то отдавать.

– Если кто и заслуживает ее, так это Коннор.

– Хороший парень, правда?

– Хороший.

Она поправляет мне галстук-бабочку и игриво касается пальцами моего подбородка, я расслабляюсь от ее прикосновения.

– Я не знаю, куда ушло время… Куда оно ушло?

Эвелин качает головой и слегка пожимает плечами, не переставая улыбаться – мечтательной, легкомысленной улыбкой, которая напоминает мне о пронизанных солнцем поцелуях на пустынном пляже.

– Джейн у Вайолет сейчас?

– Да, и Рейн тоже. Увлеченно раскидывает лепестки по всей комнате.

– О боже! – Эвелин хихикает. – Будем надеяться, что для церемонии немного останется.

Меня наполняет ее смех, хочется перечислить все-все, что я в ней люблю. Морщинки вокруг рта, заострившиеся скулы, округлость бедер. Признаки возраста отражают каждый прожитый нами год, знаки на ее теле словно карта, которая говорит мне, что я дома, эти шрамы и веснушки, которые я обводил языком, которые я могу найти с закрытыми глазами, – единственное место, которое я когда-либо хотел знать. Я так сильно люблю ее, и сегодня меня распирает от желания говорить ей об этом снова и снова. Но я не говорю, потому что «я люблю тебя» стало обычным делом, точкой в конце предложения, а не взрывом нежности, который происходит, когда слова произносятся впервые. Мне нужны слова сильнее, чем «я люблю тебя». Нужны совершенно новые эмоции, чтобы описать всю глубину чувств к женщине, которой я отдал свою жизнь