Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф
Эвелин поднимает руки в знак капитуляции, переключает свое внимание на Вайолет и отпускает меня.
По старому адресу Джейн нет, я брожу по улицам, разговаривая с хиппи, показывая ее фотографию, идя по ее следам, пока, наконец, не нахожу. В отличие от Бостона, дверь приоткрыта. Я захожу, скольжу взглядом по убогой квартире. Матрас на полу накрыт одиноким потрепанным одеялом, простыней нет. На столах валяются коробки с недоеденной едой. Кошка с разорванным ухом и клочковатой шерстью пробирается сквозь завалы. У нее хозяйские повадки, присущие диким животным: мол, я жила здесь первой, а потом вы натащили вот это все. Клубы дыма в воздухе вызывают у меня чувство дежавю: Джейн в другой квартире, злая, дерзкая, тремя годами ранее. У меня кружится голова.
Джейн в углу, дремлет рядом с каким-то накачанным наркотиками хиппи. Задыхаюсь, сердце колотится.
– Отойди от нее!
Джейн резко просыпается и обхватывает себя руками.
– Папа? Что за хрень!
– Послушай, чувак. У нас все в порядке. – Хиппи поднимает руки и улыбается, обнажая желтые зубы.
Кровь стучит у меня в ушах. Я словно нахожусь под водой, барахтаюсь в сильном течении, воздуха не хватает.
– Мы сейчас же летим домой!
– Ты о чем? Никуда я не полечу!
– А я тебя не спрашиваю! Идем!
Мой взгляд натыкается на дорожки на руке Джейн, на ее худые плечи и ноги, похожие на соломинки.
– Ты мне больше не указ. – Она качает растрепанной головой.
Я хочу схватить ее и содрогаюсь от ярости.
– Еще какой указ! Ты моя дочь, и ты принимаешь наркотики. Так, Джейн?!
На этих словах у меня перехватывает дыхание. Только сейчас я осознаю, как далеко она была от нас на самом деле.
– Мы просто дурачимся.
– Ты сама-то себе веришь?
Делаю шаг вперед, пытаюсь сдержать свой гнев, стараюсь казаться спокойным, владеющим собой.
– Едем домой. Все, давай!
Она смеется:
– С чего бы это?
Джейн поворачивается к мужчине и обнимает его. Он похож на дикого кота, облезлый, кожа да кости, всклокоченный. Щурится на меня, положив голову ей на плечо.
Нога у меня ноет, голос превращается в рычание, наружу рвется ярость. Ярость из-за окровавленной детской ножки, торчащей из-под обломков на Сицилии, из-за разорванного живота Томми, из-за опухоли у моей матери, из-за того, что шрапнель пронзила мне икру, из-за рук Джейн, покрытых шрамами и вмятинами, из-за ее ввалившихся глаз. Я шагаю вперед с поднятыми кулаками.
– Благодари, что я не вцепился тебе в глотку, сукин ты сын! Я не знаю, что ты с ней сделал…
Джейн кричит:
– Папа, остановись!
Я в отчаянии поворачиваюсь к ней.
– У меня есть два билета на самолет. Поехали домой. Мы скучаем по тебе. Мама не может уснуть… Она так волнуется.
Джейн вскакивает на ноги, подгоняемая злостью.
– Она моего голоса не слышала столько лет! И даже не приехала! Волнуется, говоришь?!
Я, запинаясь, поясняю:
– У Вайолет аппендицит… Она не могла ее оставить.
Джейн хихикает.
– Как удобно. За ее драгоценной Вайолет нужно ухаживать.
– Ваш конфликт пора прекратить. Разве ты не знаешь, как сильно она тебя любит? Как сильно мы оба тебя любим?
– Как ты мог остаться с ней? Как ты можешь доверять ей после того, что было?
– Ничего не было, Джейн.
– Это она тебе сказала?
Я не признаюсь, что так и не вызвал Эвелин на разговор. Не признаюсь, что в худшие моменты я представляю, как она целует его и уходит от меня; боль от этого почти сводит меня с ума, и я готовлюсь к тому дню, когда она это сделает.
– В браке всякое может случиться… и все же надо доверять. Ты слышала, что сказал Сэм, однако не знаешь, что сказала она. Она ведь с ним не уехала.
– Он не стал бы предлагать, если бы не думал, что у него есть шанс. Это так мерзко, отвратительно! Не могу поверить, что ты этого не видишь!
– Выбор, который мы делаем, – вот что важно. Нельзя бросать мать и делать вид, что ее не существует.
Джейн, похоже, не слушает, как будто ей все равно. За ее спиной наркоман рисует себе ручкой на предплечье грубую татуировку. Меня тошнит, картинка расплывается перед глазами.
– Возвращайся домой. Джейн, пожалуйста. Возвращайся домой.
Я теряю ее, цепляясь за край обрыва.
Она улыбается и становится похожа на скелет, такое у нее худое лицо.
– Мой дом – здесь. Наконец-то меня хоть кто-то понимает.
– Ты принимаешь героин… – От произнесенного слова у меня перехватывает дыхание. Я пытаюсь ее коснуться. – Ты что, вообще ничего не понимаешь?
– Не трогай меня!
Лицо Джейн как камень, она пятится от меня.
– Тебе пора.
– Я без тебя не уйду.
– Ты слышал ее, чувак? Вали!
Я вижу лишь Джейн. Я хочу обнять ее, прижать к себе, вытащить из этого места. Я хочу, чтобы ее голова покоилась на моем плече, когда я понесу ее домой и укрою одеялом, чтобы она была в тепле и в безопасности.
– Я тебя силой выведу!
Хватаю ее за запястье. Она вырывает руку и визжит:
– Какого хрена?! Не трогай меня, я сказала!
Я снова тянусь к ней, и она верещит, будто ее режут.
Я поднимаю руки:
– Тихо-тихо…
– Попытаешься увести меня куда-нибудь, я убегу. Клянусь богом. Ты никогда меня больше не найдешь.
– Джейн…
Ее имя, моя последняя мольба, без надежды, тщетная, без возможности заставить ее уйти, без возможности заманить ее в ловушку, защитить от самой себя. Она холодно смотрит на меня. Мое предложение кажется скудным, жалким, но другого нет. Это напоминание, спасительный выход, истина, о которой она, должно быть, забыла.
– Ты всегда можешь вернуться домой. Всегда.
Глава 21
Эвелин
Март 2002 г.
В ветвях вечнозеленых деревьев шелестит ветер, земля мягкая, пропитанная растаявшим за последние несколько дней снегом. С приближением весны лишь в самых тенистых уголках двора остаются небольшие заледенелые участки. Торчит оставшаяся с прошлого года привядшая зелень, бурая трава усеяна палками и остатками листьев, которые замерзли с осени. Джозеф работает в саду, хотя сейчас только март, рановато, еще может нападать снег. Но сегодня утром мы проснулись и увидели, что из-под мульчи пробиваются верхушки зеленых побегов, и он, даже не допив кофе, помчался после завтрака расчищать им путь, срезая и сгребая остатки старой листвы. Интересно, представляет ли он, как Рейн и Тони стоят на коленях на
