Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф
– Правда? – Глаза Рейн затуманиваются от слез. – Господи, это было бы так классно! Я обожаю сад… Обязательно с ним поговорю!
– Томас, – Эвелин поворачивается к сыну, – ты не представляешь, как я рада, что вы с Энн станете ближе, что вы будете чаще у нас бывать. Я и не надеялась, что увижу… – Она замолкает и собирается с мыслями. – И можете оставаться здесь так часто, как хотите, пока ищете дом.
Наши дети снова вместе. У меня давит в груди. Мы должны быть с ними, каждую оставшуюся секунду. А что, если уже слишком поздно?
А что, если нет?
Томас опускает взгляд в пол.
– Спасибо… Жаль, что мы не сделали этого раньше.
По щекам у него текут слезы, и он спешит их вытереть.
– Что именно, дорогой?
На лице Эвелин радостное, любопытное выражение; она потеряла нить разговора. Краска отливает от лица Томаса.
– Во сколько у вас поезд? – бодро спрашивает Эвелин. – Пусть вас папа подвезет после завтрака.
Голос Томаса хриплый, глаза покраснели.
– Я, видимо, опоздал.
Эвелин шаркающей походкой подходит к столу и садится рядом с ним, похлопывая его по руке; он съеживается, плечи трясутся.
– На следующем уедете.
Я встречаюсь взглядом с Джейн, и она смахивает со щеки слезу. Рейн хватает ее за руку. Только Вайолет видела Эвелин такой; она грустно улыбается мне, признавая, что такие моменты мы уже пережили, мы разделяем это знание, неизбежность подкрадывается незаметно.
Эвелин указывает на приготовления к завтраку:
– Все накрыто. Впрочем, если вы не возражаете, я еще пойду посплю. Я пока не хочу есть. Оставьте мне немного, ладно?
Она медленно встает, и Томас поднимается, чтобы помочь ей, но она качает головой. Мы наблюдаем, как она самостоятельно поднимается по лестнице. Неуверенность и раскаяние охватывают меня, когда я остаюсь наедине с детьми, погруженными в свою печаль. Сможем ли мы на самом деле выдержать? Сможем ли встретиться с ними лицом к лицу в последний раз и попрощаться?
– Как часто это происходит? – спрашивает Джейн глухим голосом.
– Чаще, чем хотелось бы.
– Господи!
– Этого мы и ожидали. – Как я ни стараюсь, мой голос дрожит.
– И… еще четыре месяца? У нас с ней четыре месяца? Это правда, папа? Это все, что она нам даст?
Четыре месяца. Сердце у меня сжимается. Взять слова обратно. Мы можем все вернуть.
– Как мне вообще начать говорить ей все, что я хочу сказать? Как любой из нас… Боже, я потратила столько лет, злясь на нее, а теперь…
– Забудь. История давняя, Джейн. С тех пор у вас было столько хорошего, нельзя…
– Я буду чаще бывать здесь. Что бы ей ни понадобилось, хорошо? – У нее перехватывает дыхание. – Но ты, папа? Я никогда этого не пойму.
– Перестань! – обрывает ее Вайолет. – Ему тоже нелегко.
– Тогда объясни мне!
Глаза Джейн безумны, в них смешиваются страх и реальность.
– А если бы что-то случилось с мамой, когда мы были маленькими? Ты бы тоже покончил с собой?
– Конечно, нет, – заикаюсь я, пытаясь объяснить. – Я был бы опустошен, потеряв ее, и не уверен, что справился бы. Но, конечно, я был бы рядом с вами, дети.
Джейн разводит руками.
– Так почему же сейчас все по-другому? Ты по-прежнему от многого отказываешься.
Рейн молча смотрит себе на коленки. Я продолжаю излагать наши наработанные доводы, и в каждом слове звучит чувство вины.
– Вы, дети, больше не дети. Я вам не нужен. У вас своя жизнь, свои семьи. Гостиница закрыта. Ваша мама – мой лучший друг, все, что у меня есть…
Я путаюсь в словах, пытаясь заставить Джейн, их всех, понять то, что даже мне трудно проглотить.
– …кроме вас, дети. Честно говоря, я не знаю, что бы я сделал, и хорошо, что никогда не узнаю. Мы вместе прожили жизнь. Все, что осталось, – это уверенность в том, что один из нас уйдет, и неопределенность в том, когда. Итак, пришло наше время быть вместе – столько, сколько мы можем обеспечить.
– Хватит, Джейн! – встревает Томас. – Ты не любила, тебе не понять.
– Да пошел ты! – Она злобно щурится на него.
– Хоть кто-то тебе должен был это сказать!
– Томас! – предупреждаю я.
– Мы можем хотя бы сейчас не ссориться? – восклицает Вайолет, потирая лоб.
– Папа, не соглашайся с ней, она не способна принять такое решение, – убеждает Джейн.
– Ее тело и память, возможно, дают сбои, но она точно знает, что делает, – говорю я, откашлявшись. – Мы оба знаем.
Я слышу шаги Эвелин наверху, шарканье ног по ковру, тихий щелчок закрывающейся двери спальни. Пытаюсь прогнать прочь мысли о жизни без нее, но одна мысль остается. Я не могу ее спасти. Никогда не мог.
Глава 20
Джозеф
Август 1973 г.
Мы с Эвелин планируем вместе слетать в Калифорнию, чтобы проведать Джейн, положить конец молчанию между нами, убедить ее вернуться домой, несмотря на опасения Эвелин, что она откажется ее видеть. Но на следующее утро Вайолет просыпается, схватившись за живот, корчась от боли, и ее надо везти в больницу. Билеты куплены, мы потратили все свои сбережения, перенести встречу невозможно. Нам нужно быстро принять решение.
– Я полечу, а ты останешься с Вайолет, – предлагает Эвелин. – Джейн злится из-за меня. Я должна все исправить.
– Возможно, она охотнее поговорила бы со мной, – возражаю я.
– Но это мои с ней отношения.
– Поверь мне, она не хочет тебя видеть.
Эвелин замолкает, уязвленная. Ей очень обидно, что я вот так обрываю разговор. Однако то, чего она не знает, ранило бы еще больше. Я не рассказываю ей о признании Джейн в Бостоне, об истинной причине, по которой она с ней не разговаривала, о том, почему она злится. После того, как Джейн рассказала мне о том, что услышала, во мне зародились сомнения. Было ли что-то еще, чего я не знал? Меня задело, что Эвелин никогда не рассказывала о случившемся, пусть даже и решила остаться со мной. Тайное предложение Сэма держалось в секрете – почему? Чтобы защитить меня или потому, что в глубине души она хотела уехать? Нет, не надо Эвелин в Калифорнию, она не вернет Джейн. Дочь все еще на
