Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф

– Ты так переживаешь, мам, – бормочет Вайолет.

– Все в порядке, милая.

Увы, это не так. Я не могу оторвать взгляда от пустого стула Джейн. Я скучаю по дочери. Я знаю, что она пытается найти свой путь, но не понимаю, зачем при этом отказываться от нас. От меня. Будет ли ее путь достаточно ровным, чтобы она смогла вернуться домой? Я не хочу сейчас говорить об этом, хотя меня мучает множество вопросов, которые я не могу произнести вслух. Что она делает? В безопасности ли она? Как она питается? Она работает? Хватает ли ей денег? Когда я увижу ее снова? Я испытываю за нее первобытный страх, как тогда, когда она только родилась, а я подносила запястье ей ко рту, беспрестанно проверяя, дышит она или нет.

Джозеф как-то навестил ее, когда она еще жила в Бостоне. Вернувшись домой, он был немногословен, рассказал только самую малость: живет с соседками по комнате, работает в баре, выглядит нормально. Однако плечи у него ссутулились от беспокойства, и, когда я стала выпытывать подробности, он отмахнулся. Меня задело, что он не стал ничего рассказывать. Понятно, винит меня в том, что Джейн ушла, не попрощавшись. После Бостона он стал каким-то странным. Мы оба избегаем разговоров, чтобы не поссориться, не загнать себе занозу под кожу.

Завтра утром Томас отправляется поездом обратно в Нью-Йорк. У Вайолет осталось только это лето перед отъездом в колледж, лето свиданий и поцелуев украдкой на крыльце. Скоро они оба уедут из дома. Я не знаю, станет ли отсутствие Джейн менее болезненным или усилится, когда мы снова останемся вдвоем с Джозефом. Гостиница, полная людей, но такая пустая.

После ужина Томас идет в свою детскую комнату. Вайолет перед сном обнимает нас с Джозефом. Интересно, обратит ли Томас внимание на пустые стены и вспомнит ли, что там было раньше? Приснятся ли ему сегодня истребители и парашюты, или колыбельной станет мерный стук колес поезда до Манхэттена?

Глава 19

Джозеф

Февраль 2002 г.

Сегодня мой день рождения, мой семьдесят девятый и последний; хочу окружить себя родными, подарить им еще одно счастливое воспоминание. Прошлой ночью налетела метель, обычная для февраля, и все вокруг покрылось снегом. Рейн предлагает покататься на санках – сама-то она с животом не рискнет, но будет нас ждать с горячим какао на вершине холма. Эвелин из-за погоды решает остаться дома, хотя много лет назад именно она проложила бы заснеженную тропинку для всех остальных.

– Ты-то куда собрался? – спрашивает Эвелин. – Смотри не травмируйся.

– Катание на санках в мой семьдесят девятый день рождения кажется таким же логичным, как и все остальное в этом году.

Она не спорит. Неожиданно к нам присоединяются Томас и Энн, преподнесли мне сюрприз, стоя у дома с новенькими бубликами для катания, сдутыми, упакованными, которые мы накачиваем перед тем, как отправиться на Брейерс-хилл.

– Ты первый, папа. Сегодня твой день рождения, – настаивает Томас, и остальные соглашаются.

Я закидываю ноги на старенькие санки, и меня переполняют эмоции. Прошли годы, десятилетия с тех пор, как я в последний раз катался на санках с детьми, но Тони от души подталкивает меня, и не успеваю я додумать свою мысль, как лечу в ледяном воздухе над белым снежным простором. Во мне пробуждается что-то давно забытое, я чувствую себя неуязвимым, как во время прыжков с Капитанской скалы, молодым и свободным. Я улюлюкаю, пролетая в вихре снежной пыли.

Зато восхождение наверх напоминает мне о возрасте. Я скатываюсь два раза, а потом сдаюсь и остаюсь на вершине, помогая Рейн наливать горячее какао из старого доброго красного термоса, который пережил много зимних дней. С ним мы ходили кататься на санках, а еще на коньках по Гусиному пруду, как только он замерзал. Рейн прислоняется ко мне, мы вместе смотрим на катающихся, ее вьющиеся волосы убраны под вязаную шапочку, она – зеркальное отражение своей матери, только уравновешенная, с внутренней гармонией.

Мы чокаемся пластиковыми стаканчиками, она сыплет на пенку зефирную крошку. Коннор и Вайолет втискиваются в наши старые деревянные санки вместе с Патриком, который уже немножко стесняется кататься с родителями. Тони, женатый человек и будущий отец, а в душе большой ребенок, подталкивает их и запрыгивает сам. Томас и Энн скользят рядом на своих бубликах, внизу они сталкиваются и вылетают, Энн визжит, а Томас падает на спину в мягкий снег и хохочет.

Отличный день. Только Эвелин не хватает. Мне не хватает ее в каждом звуке, в каждой улыбке. Я хочу разделить с ней каждое мгновение.

На следующее утро, когда я спускаюсь на кухню, меня встречает густой запах кофе. Эвелин его не пьет, хотя иногда варит для меня, когда встает пораньше и бродит по коридорам до рассвета, но это утро не из таких. Она еще лежит в постели, натянув одеяло до подбородка, и пытается уснуть.

Уже несколько вечеров я чищу ей зубы, пока она сидит с открытым ртом на стульчаке унитаза. Когда мы идем по дому, она крепко держит меня за руку, шагая медленно и неуверенно. Я дважды ее ловил, когда он чуть не упала: один раз она шла через гостиную, другой – выходила из душа. До сих пор у меня начинает учащенно колотиться сердце, когда я думаю, а что было бы, не окажись я рядом. Иногда ее лицо становится похожим на маску, в такие моменты она обескураживает своим спокойствием. Тремор у нее усилился, обе руки дрожат; после выступления с оркестром она больше не играла. Она часто повторяет одно и то же. Ее беспокойство становится заметным, когда она шаркает по деревянному полу, и усиливается, когда хочет подняться из сидячего положения. Я думаю про себя: «Не волнуйся, родная, осталось недолго». А вслух говорю: «Я рядом, у нас впереди еще целых четыре месяца».

Большую часть времени Эвелин никого не хочет видеть. Она не выносит пристального внимания, когда оценивают ее состояние, симптомы, настроение. Свои взгляды, нахмуренные брови, беспокойство дети адресовывают мне.

Наверное, встал Томас. Или, может, Джейн, Вайолет или Рейн, которые сегодня собирались к нам на завтрак, успели приготовить кофе раньше меня. Прошлой ночью Томас и Энн спали в его комнате, прижавшись друг к другу на его старой кровати. Я не могу припомнить, чтобы за последние годы они хоть раз оставались у нас на ночь. Но с тех пор, как упали башни-близнецы, все изменилось. Томас обнимает Энн за талию,