Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф

– Она не ненавидит тебя, она подросток, пытающийся найти свой путь.

– Но я-то взрослый человек! Я не должна была, как моя мать, отпускать ее, не попрощавшись… Ненавижу себя за это! Зачем я позволила нашим глупым спорам зайти так далеко? Я хочу к ней поехать, а она со мной не разговаривает, просто вешает трубку. Что мне делать?!

– Давай я к ней съезжу в выходные? Со мной она точно поговорит. Я скажу ей, что вам пора помириться, что нельзя игнорировать мать. Пусть ей восемнадцать, и она считает себя взрослой, мы-то все равно ее родители.

Я киваю, прижимаясь мокрой щекой к его груди.

– И скажи ей, что я люблю ее, хорошо? Скажи ей, что я хочу, чтобы она была в моей жизни. Господи, да она мой первый ребенок! Разве можно не понимать, как сильно я ее люблю?!

Как сильно я люблю тебя тоже, хочу сказать я. И у тебя тоже я прошу прощения. Однако я молчу. Джейн – единственная территория, на которую я могу зайти, балансируя на натянутом канате.

– Скажу-скажу, – заверяет он, успокаивая меня как расстроенного ребенка.

Джозеф

С запиской Джейн в кармане я мчусь в Бостон. Дочь уехала, не прощаясь, но хотя бы оставила на тумбочке бумажку с адресом. Я ни разу не был у нее в этой квартире на окраине, в Брайтоне, и от тревоги у меня внутри все сжимается. Что мне предстоит увидеть?

На скрипучее крыльцо просачивается густой запах марихуаны. Я закипаю. Стучу в дверь, и приглушенный голос отвечает:

– Входите.

Поворачиваю ручку, захожу, и от дыма, заполонившего комнату, голова идет кругом. На продавленном диване сидит незнакомая девушка в трусиках и короткой майке, под которой нет бюстгальтера.

– Ох, простите! – бормочу я, отводя взгляд. – Наверное, не туда попал. Я ищу свою дочь Джейн.

Девушка щурится от дневного света, льющегося через открытую дверь.

– Туда попал, не волнуйся. Джейн именно здесь и живет. Щас она на работе, скоро вернется. Садись, подождешь.

Девушка отодвигается, освобождая мне место на диване. Ей и в голову не приходит одеться.

– Нет-нет, спасибо, – говорю я и разворачиваюсь к выходу. – Передайте ей, что заезжал отец.

Закрыв за собой дверь, я хватаю ртом свежий воздух. В подавленном состоянии спускаюсь к машине и сталкиваюсь с Джейн. Непонятно, кто из нас больше ошарашен. Я пребываю в шоке от девицы с марихуаной и, безотчетно опасаясь, что дочь сбежит, хватаю ее за локоть.

– Ты чего, пап!

Она выдергивает руку.

– Я видел твою соседку по комнате. Видел наркотики. Ты сейчас же едешь домой!

К моему удивлению, Джейн смеется.

– Папа, расслабься, это Шери, моя подружка. Она тут не живет. Просто приехала ненадолго. Не переживай, пожалуйста! Я теперь работаю, вот.

Джейн указывает на свой наряд: крошечные шорты и топик с глубоким вырезом. Я непонимающе смотрю на нее.

– Барменом.

Я понижаю голос в попытке успокоиться:

– Что-то мне это не по душе, Джейн.

– Ой, да ладно! – усмехается дочь. – С мамой жить тебе, значит, по душе, а моя работа, видишь ли, нет.

– Без понятия, что там у вас с мамой стряслось…

– Она так тебе ничего и не рассказала? – Джейн с вызовом вскидывает подбородок. – Сам тогда у нее поинтересуйся. Вот приедешь домой и сразу спроси, что произошло на моем дне рождения.

Я не знал, что случилось после того, как я пошел спать. Эвелин ни разу не поднимала эту тему. Сэм уехал. Наступила осень, и странное лето оказалось погребено под желто-красной листвой. Той ночью я осознанно решил – хоть и далось мне это непросто – доверять Эвелин. Отпустить ее, позволить ей выбрать меня. Доказать, что наша совместная жизнь – это то, чего она действительно хочет. В правильности своего решения я убедился очень скоро, когда, пропахшая дымом от костра, она скользнула под покрывало и осторожно, чтобы меня не разбудить – я притворялся спящим, – прижалась ко мне прохладными бедрами.

– Ты о чем?

– Я их застала вместе, понял?

У Джейн в глазах блестят слезы, и все же, яростно стиснув зубы, она пытается не заплакать. Эвелин сказала бы мне, если бы между ними что-то было. Я уверен на все сто. Ровным голосом я спрашиваю:

– Что именно ты видела? Может, тебе показалось?

– Показалось?! Я стояла прямо там! – Все-таки она плачет, порывисто вытирая непрошеные слезы. – Сэм ее позвал с собой в Париж. Они склонились друг к другу, он положил ладонь ей на колено и сказал, мол, поехали, будем пить вино, слушать музыку и заниматься любовью.

Она выплевывает последние слова, будто горький яд. Я стою оглушенный и молчу. Не верю. Эвелин не стала бы скрывать. В конце концов, она ведь никуда не уехала, пришла в нашу постель… Наверное, Джейн что-то недопоняла. А вдруг… вдруг в глубине души Эвелин все-таки хотела сбежать с Сэмом, и поэтому у нее язык не повернулся такое рассказывать?

– Ты знал, папа, да? Знал и все равно с ней остался?

Дочь в ужасе отстраняется. Мне трудно объяснить, я не нахожу слов, чтобы сказать ей, что знал, но лишь в некотором смысле: не о предложении Сэма или подробностях того вечера, а о притяжении, которое ощущалось между ними.

Джейн заходит в квартиру, гневно смотрит на меня и, закрывая дверь, говорит:

– Тогда ты ничем не лучше ее.

Эвелин

Июль 1973 г.

Еда всегда была моей любимой частью любого торжества, потому что прикрывала потери. Когда в комнате тихо, все едят, трудно понять, что чьих-то голосов не хватает. Джозеф отчаянно пытается завязать разговор, но пока музыкальным сопровождением к ужину в честь моего дня рождения служит скрежет вилок.

– Томас, как у тебя с учебой?

Томас решил остаться в Нью-Йорке и посещать летние курсы, чтобы выпуститься одновременно по обеим специальностям: бизнесу и финансам.

– Нормально.

Ну что за ответ! Я смотрю на него, моего единственного сына. Как непохож он на своего тезку, хотя я отмечаю, что Томасу, который учится на первом курсе колледжа, сейчас примерно столько же лет, сколько было Томми, когда мы прощались на вокзале. Томас как глоток свежего воздуха – необходимый, но не привлекающий внимания. Он аккуратно нарезает стейк на небольшие кусочки и аккуратно кладет их в рот. Этикету его не учили; это дисциплина, замаскированная под этикет. Томми обычно держал нож для стейка как пилу, резал мясо и отправлял его в рот в перерывах между бурными приступами смеха, а подбородок вытирал тыльной стороной запястья.