Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф
Джозеф снова включает лампу и садится.
– Чего ты хочешь от меня? Тебе надо увидеть мир? Возьми да съезди куда-нибудь! Тебе ведь этого мало…
Я тереблю край одеяла.
– Я не хочу просто взять отпуск. Дело в другом.
– В чем же?
– Я хочу просто жить.
Джозеф жестоко смеется, откидываясь на подушку.
– А я-то, дурак, думал, что мы уже живем, и причем отлично!
Я шепчу:
– Мы неплохо живем.
Он повышает голос:
– Черт возьми, Эвелин! Может быть, это я тебе не нужен, а? Может быть, меня тебе недостаточно?!
Так, хороший переход, у меня есть шанс его убедить. Сказать по правде, прошлым летом мы все были как в тумане, мы были сами не свои, во всяком случае, я. Сказать ему, что я рада, что все закончилось, рада, что Сэм уехал, но, кажется, я не могу избавиться от чувства вины за ту ночь, не могу сказать ему то, что должна. Объяснение только увеличит пропасть, оставив после себя шлейф беспокойства и неуверенности.
Я зарываюсь в подушку, съеживаясь от его слов, от того, что он пытается вытащить наружу правду, которая не совсем и правда.
– Не говори так!
Он делает глубокий вдох, явно пытаясь успокоиться.
– У нас есть обязательства. У нас гостиница, дети.
– Я знаю.
– Я пытаюсь дать тебе то, что ты хочешь.
Мягко стелет, да жестко спать.
– Знаю. А чего хочешь ты?
Я медленно приближаюсь к нему, умоляя его признаться в чем-то новом, отчаянно желая быть не единственной, кто смотрит вдаль, посылая сигнал SOS.
– Ты знаешь, чего я хочу.
Он напрягается. Мои желания – это личная обида для него, обесценивание нашей жизни. Его предсказуемость распаляет меня, словно кремень ударяет об огниво.
– Ты всегда так говоришь. Но в глубине души ты ведь хочешь чего-то большего?
– Наша обычная жизнь здесь, с тобой, растить детей – вот моя мечта. Я знаю, тебе скучно. Я скучен, любя тебя! – закипает он. – Ты настолько одержима желанием большего, что под носом у себя ничего не видишь!
Я крепко обхватываю себя руками, спасаясь от холода, повисшего между нами, не в силах заставить его понять. Мы в тупике. То, что я считаю в себе очаровательным, сексуальным, достойным восхищения, ему видится как мой самый большой недостаток, не дающий мне жить спокойно. Побережье, на котором мы строили жизнь, стало полем битвы. Я никогда не хотела покидать Джозефа, но мне невыносимо быть его второй женой, второй после гостиницы, скованной его наследством, призраками его родителей, его долгом, замаскированным под землю обетованную.
Сегодня мне сорок пять. Сжав губы, я смотрю на пустое кресло, где должна сидеть Джейн. Не объяснила, не позвонила, просто не приехала. Пустила в наш замок стрелу с огненным наконечником, чтобы причинить мне боль и доказать, как мало я ее волную, а сама стоит в отдалении и наблюдает за пожаром. После того, как мы убираем посуду, мама сообщает: она «не удивлена», что Джейн не приехала, нам следовало «пресечь ее поведение в зародыше». Я делаю глубокий вдох и сосредоточенно выдыхаю. Мама уходит, Вайолет и Томас у себя в комнатах занимаются своими делами. Остаток вечера я молчу, мою кастрюли и отмахиваюсь от Джозефа, когда он пытается помочь.
– Пожалуйста, Джозеф! – Я провожу намыленным запястьем по лбу, убирая волосы с глаз. – Оставь меня в покое.
– Я просто…
– Я знаю, но я сейчас себя не контролирую, поэтому прошу тебя, уйди; когда я лягу спать, клянусь, со мной все будет в порядке.
Он оставляет меня у раковины, чтобы я выплеснула свое разочарование на горшок для запекания с прилипшими остатками сыра. Из окна я наблюдаю, как он, перед тем как лечь спать, поливает из шланга кучу шезлонгов, оставленных на улице семьей из Джерси. Некоторое время спустя я прихожу в спальню, успокоившись, уставшая, с тяжелыми ногами. Я не могу сосредоточиться, зубная паста дважды падает со щетки в раковину, прежде чем я сдаюсь, бросаю ее в ящик и заползаю в постель к Джозефу. Простыни сбились к его ногам, в комнате густой летний воздух.
Я смотрю на потолочный вентилятор, мысли мечутся, и сама удивляюсь вопросу, который неуверенно выплывает на поверхность.
– Джозеф, за что ты меня любишь?
– Ты знаешь за что, – быстро, как бы отмахиваясь от меня, отвечает он.
– Не-а.
Я выдыхаю медленно и сдержанно, стараясь оставаться спокойной и собранной. По моей щеке стекает слеза.
– Я правда не знаю.
Я поворачиваюсь к нему, несчастная, эгоистичная и нелюбимая. Мать на грани потери собственной дочери, как будто дочь – это вещь, которую можно потерять, как связку ключей, при том, что я изо всех сил пыталась быть такой матерью, о которой сама мечтала.
Джозеф запинается с ответом, застигнутый врасплох.
– Я люблю тебя, потому что ты единственная женщина, которую я когда-либо любил, и единственная женщина, которую я когда-либо полюблю.
– Это не ответ! Все равно непонятно почему.
Сейчас я жалкая, как собака, просящая, чтобы ее погладили. Пусть он скажет, что я хорошая девочка, достойная всех тех шансов, которые он мне дал. Мне нужно это услышать, нужно знать, что я его не обманула, что он не зря с бесконечным терпением и доверием меня, эгоистку, ждал и искал, что я в итоге оказалась достойна его любви.
Я ведь думала, что моя жизнь в Стони-Брук – это вступление к тому, что меня ждет впереди. Я как будто пережидала здесь время, лежала, как извлеченный из недр драгоценный камень, в ожидании, когда же раскроется мой истинный потенциал. Думала, что обо мне будут ходить истории, типа жила-была женщина, управляла гостиницей, а потом добилась еще большего. Сейчас, правда, у меня в голове другая картинка: на крыльце раскачивается в кресле-качалке жалкая одинокая старуха, которая отказалась от самого доброго и хорошего, что когда-либо было у нее в жизни.
– Я могу целый список причин составить, по которым я тебя люблю… А если честно, я просто ничего не могу с собой поделать. И никогда не мог. Я люблю тебя, потому что в тебе есть такой свет…
Я начинаю плакать, а он гладит меня по волосам.
– Людей тянет к тебе, меня всегда тянуло, ты как магнит. Ты мечтатель и боец, самый храбрый из всех, кого я встречал.
Я не могу это выдержать, поток нежности нужно срочно остановить.
– Тогда почему у нас есть дочь, которая меня ненавидит?
Джозеф придвигается ближе и обнимает
