Высокая небесная лестница - Джиён Кон
25
В это время в коридоре поднялся сильный шум. Когда, встревоженный, я открыл дверь, то увидел, что перед кельей аббата стоит один из братии и возмущенно кричит. Это был престарелый монах, который обучал Анджело мастерству отливать свечи.
Он был весьма придирчив к Анджело. Одна свеча делается путем тысячекратного погружения тонкого фитиля из скрученных нитей в воск. Нужно поддерживать постоянную температуру пчелиного воска – это сложное мастерство, требующее тонкого чутья и быстрой реакции, поэтому, если где-то в процессе происходит сбой, приходится начинать все заново. А когда приближались большие праздники, такие как Пасха или Рождество, заказы обрушивались сплошным потоком из церквей со всей страны, поэтому Анджело порой проводил ночи напролет в свечной. В такие дни глубокой ночью, перед тем как лечь спать, я наведывался к нему в мастерскую, прихватив чего-нибудь перекусить, и тогда частенько крики старого монаха слышались даже на улице.
– Тут аккуратно надо. Это же само дыхание, сама молитва! А иначе – это наказание!
И вот этот самый старец сейчас в ночи, когда в монастыре шуметь не дозволялось, вовсю вопил. Таким я его еще не видел.
– Аббат Самуил! Да кто ты такой, что довел до смерти этих мальцов… Чего там такого вытворил Михаэль, что ты его столь сурово наказал, и потому мой Анджело так спешил на этой предрассветной дороге – и вот погиб?!! Аббат Самуил, ты слышишь меня?
Это совсем не походило на него. Обычно старый монах был немногословен и не выражал открыто своих чувств.
– Если бы брат Михаэль не был наказан этой кульпой, он бы и не поехал туда тайком, и тогда Анджело не пришлось бы забирать его в этот проливной дождь. Священниками и монахами ведь для чего становятся? Чтобы разделить участь нуждающихся, а не ради беспрекословного следования правилам! Отправил на тот свет двух людей Божьих, у которых все было впереди, и как тебе спится, аббат, после всего этого, а?.. Давай, выйди и скажи мне хоть что-нибудь, ну же!
Тут дверь в келью настоятеля отворилась.
Коридор, только что наполненный шумом, замер – следившая за всем этим сквозь приоткрытые двери братия застыла в напряжении.
Пусть и монахи, но все же здесь, в обители, собрались мужчины. Не было гарантии, что весь этот переполох не закончится применением силы. Кроме того, престарелому монаху из свечной не было присуще выражать свои эмоции подобным образом, поэтому обстановка казалась более накаленной. На какое-то время коридор придавила гнетущая тишина. Как долго продолжалось молчаливое противостояние?
– Брат, вернитесь в свою келью. Поговорим при свете дня. Я приказываю в качестве старшего в обители!
Голос отца-настоятеля эхом разнесся по коридору. Не знаю, сколько прошло времени… я увидел, как склонилась голова у престарелого монаха.
– Хорошо, отец. Слушаюсь.
Так проявилось это самое послушание, которым долгие полторы тысячи лет славился великий бенедиктинский орден и которое враз утихомирило это небольшое волнение. Приотворенные из любопытства двери в каждую келью, будто волной – одна за другой, потихоньку закрылись. Однако слова, которые старый монах бросил аббату разгневанным голосом: «Чего там такого вытворил Михаэль, что ты его столь сурово наказал, и потому мой Анджело так спешил на этой предрассветной дороге – и вот погиб?!!» – проникли в мое сердце и четко отпечатались, словно красная тушь с канцелярского штемпеля. Слова, что вертелись у меня на языке, но я не мог позволить им вырваться.
26
Только я закрыл дверь, как услышал стук. Отворив, увидел, что на пороге стоит старый монах. Его заплаканное лицо исказилось, будто ему было не под силу справиться с этим неожиданным всплеском эмоций, так ему не свойственным. Я был удивлен, как если бы кто-то выстрелил мне в спину. Заглянув в его глаза, я все понял. И то, что он сожалеет о строгом обращении с Анджело, хотя на самом деле это была любовь и забота; и что он ужасно скорбит, отправив его вот так, даже не успев оправдаться; и что, несмотря на весь долгий многолетний путь испытаний, пройденный им, он был не в силах постичь Божьего промысла. Его слова «Брат Йохан! Уж ты-то знаешь мою скорбь, что неведома остальным…» обрушились, точно цунами, в тишину между нами.
– …Брат! – еле выдавил я.
– Наш Анджело… наш брат Анджело… – только и смог вымолвить он со слезами на морщинистом лице.
Слово «наш», сорвавшееся с его запекшихся губ, что-то надломило во мне. Я разрыдался, не сходя с места. Он приблизился и обнял меня. Я же, словно малое дитя, зашелся громким и долгим плачем в его объятиях.
27
В день похорон Михаэля и Анджело погода прояснилась. Утром, глядя на чистое небо без дождя, кто-то сказал: «Посмотрите, будто сам Господь Бог велит нам не сильно печалиться», но все в основном хранили молчание. Гробы доставили на кладбище Чанма, примерно в десяти минутах езды на машине от нашего монастыря. Вдалеке текла река Нактонган.
Когда гробы опустили в могилу, мне внезапно привиделись эти двое. Показалось, что они вдвоем держатся за руки и смеются. На надгробной плите, где я увидел их, было выгравировано на латинице: «HODIE MIHI, CRAS TIBI».
И означало это: «Сегодня мне, завтра тебе».
28
После похорон солнце стало припекать, словно только и ждало, когда все закончится. Жар был нещадный, как сами испытания. В монастыре и храме благодаря кондиционерам всегда было прохладно, но мое сердце жгло, будто там палил раскаленный огненный шар. Я, чья вера зародилась еще в чреве матери, переживал время, которого никогда в жизни не испытывал, и представить не мог, что придется пройти через подобные муки. Слова Писания, месса и молитвы хрустели на зубах, как песчинки. Это случилось впервые за всю мою двадцатидевятилетнюю жизнь. Каким бы тяжелым ни был мой день, и даже в пору, когда я сомневался в существовании Бога, задаваясь вопросом: «А существует ли Бог на самом деле?», стихи Священного Писания задевали струны моей души. Они были подобны прохладным каплям дождя, падающим на сухую землю, или освежающей влажной росе. Иногда Слово Божье служило прикрывающим меня щитом или твердой скалой, опершись на которую, я мог передохнуть, или же напоминало дарящую прохладу пальму, что защищает меня от палящих лучей солнца.
