Похоронные дела Харта и Мёрси - Меган Баннен
Зедди сглотнул и кивнул.
Мёрси срезала остатки одежды, обнажив бескровную кожу на животе.
– Видишь? Вот здесь рана, где маршал Ральстон проткнул аппендикс – как тебе известно, это вместилище человеческой души и точка входа бродяги, но я на всякий случай всегда перепроверяю.
Она взяла скальпель, который держала под рукой для этой цели, сделала аккуратный разрез, чтобы открыть брюшную полость, и порылась во внутренностях, пока не нашла аппендикс – с дырой, как и полагается. На всякий случай еще раз прорезала его… В этот миг Зедди перегнулся через край мойки за его спиной и извергнул в нее содержимое желудка. Вылетел из мастерской, только скрипнули на мытом линолеуме подошвы высоких кед, и озадаченная Мёрси замерла над трупом со скальпелем. Отложила его на поднос, вымыла руки, одновременно смывая рвоту Зедди, и пошла искать его – он сидел за столиком на кухне, опустив голову на руки. Рядом лежал смятый пакет из-под пончиков.
– Зедди?
Он выпрямился, сердито вытер слезы тыльной стороной ладони, и у Мёрси заныло в груди от жалости.
– Что случилось? – спросила она.
– Мне надо кое-что тебе рассказать.
– Хорошо. – Она заняла стул напротив и погладила его по руке. – Слушаю.
Он зажал руки между колен, жалкий и несчастный, как щенок, которого забыли снаружи в ливень.
– Ну… Пока я учился… Я вообще-то не доучился на погребальных обрядах и процедурах.
Зернышко беспокойства в душе Мёрси пустило корни, проросло и расцвело.
– Что? – спросила она, сомневаясь, хочет ли услышать ответ.
– Я завалил введение в погребальные ритуалы на первом семестре, а введение в лодочное дело пришлось бросить, потому что, оказалось, у меня аллергия на красное дерево. Теперь понятно, почему я постоянно покрывался сыпью в детстве. Помнишь?
– Матерь Горестей… – охнула Мёрси, не в силах поверить. – Соленое Море! Ну и чему ты тогда учился все три года?
Зедди вжался в стул, съежился.
– Древнемедорская философия.
– Ты шутишь?
– Я сам был не в восторге, но не знал, куда еще податься.
– А раньше нельзя было признаться? – На этих пяти словах голос Мёрси взлетел на несколько октав.
– Тсс! – Зедди вскочил и закрыл кухонную дверь. – Признаюсь теперь.
– А папа знает?
– Нет! Боги, нет! Мёрси, пожалуйста, не говори ему.
– И как я буду скрывать это от него? Да я просто в обморок упаду сейчас!
Она съежилась, опустив голову ниже колен и глубоко дыша так, что очки запотевали, пока не почувствовала: она взяла себя в руки и может выпрямиться.
– Ладно. Мы справимся. Можешь не работать с красным деревом. Дуб все равно лучше.
Она с надеждой взглянула на брата, но эта надежда сразу увяла, когда она увидела, как горестно он прислоняется к двери.
– Работа не такая уж плохая, когда привыкнешь, – заверила его она почти умоляющим тоном.
– Я никогда не привыкну. И ты права. Она не плохая, она ужасная.
– Неправда!
Зедди стиснул голову, и кудри выбились между пальцев.
– Знаю, надо было раньше сказать, но я каждый раз робел, когда пытался поговорить с папой. В смысле, ну как я мог так с ним поступить после всего, что он для меня сделал? Так что я решил: «Ладно, Зедди, ну что плохого может случиться? Просто попробуй». Но хватило меня секунд на пять. Божьи сиськи, это просто катастрофа!
– Ты так говоришь, будто все это оказалось для тебя большим сюрпризом. Ты вообще-то знал, что похоронное дело передается от отца к сыну. Так повелось от Старых Богов, и папа готовил все для тебя с самого твоего рождения. Предполагалось, что ты станешь во главе конторы, а я буду заниматься бумагами. Мы в заднице, Зедди. Без тебя все кончено. «Бердсолл и сын» закроется. Рухнет. Исчезнет.
– Я знаю, но я же говорю, я не могу. Не хочу!
– Отлично, ну и чем тогда ты собираешься заняться?
– Ну уж точно не тусить с мертвяками!
Он будто отвесил Мёрси пощечину. На глаза навернулись горькие слезы, но она понимала, что уговорить его не получится, слишком уж несчастным он выглядел, молча сползая по двери на пол. Сдаваясь, она потерла лоб обеими руками.
– Ну и что будем делать?
– Не знаю. Пожалуйста, папе не говори. И Лил тоже. Она точно проболтается.
– Они все равно узнают.
– Знаю. Я скажу папе. Всем скажу, честно. Но к этому моменту я хочу иметь планы на будущее. Прикроешь меня пока что?
Мёрси задавалась вопросом, понимает ли брат, что выбивает землю у нее из-под ног. Она тринадцать лет работала не покладая рук, помогала папе держать «Бердсолл и сын» на плаву, чтобы передать Зедди, а теперь он собирался вдребезги все разбить. Хотелось спросить: «А как же я?» Но какое право она имела давить на жалость, чтобы заставить Зедди согласиться на работу, на которой ему плохо? Тем более что это не работа, а призвание. Она не могла так поступить с этим нахалом, которого любила с рождения.
Он подполз на коленях к ней.
– Пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста! – молил он.
И она сломалась как щепка.
– Уф. Ладно. Сохраню я твой секрет. Пока что. Но хоть лодки попробуй делать, если с телами никак. Хоть ради папы. И про свой диплом по философии признавайся побыстрее. А до тех пор будешь помогать мне со всем, что не связано с трупами. И еще помогай мне держать папу в узде, а то он все пытается заняться вещами, которые ему запретили врачи. Годится?
– Да. Точно. Годится. Ты буквально лучшая сестра на свете.
– Не забудь повторить это, когда Лил вернется в город, – вяло пошутила Мёрси, а Зедди крепко стиснул ее вместе со стулом.
Она уже забыла о загадочном письме, так что не обратила внимания на хруст бумаги в кармане, пока брат душил ее в объятиях.
Глава третья
Харт проторчал в зоне уже добрых двадцать шесть часов, когда явился нимкилим со своим назойливым «Тук-тук! Доставка почты!» – предостаточно времени, чтобы раскаяться в своем решении написать и отправить то письмо. А вдруг тот нимкилим, который забрал письмо из ящика, прочитал его или еще хуже – смог каким-то образом вернуть отправителю? А вдруг его в самом деле кому-то доставили? А вдруг кто-нибудь – кто угодно – выяснил, что его написал именно Харт?
Но все равно, когда Харт вышел в танрийские сумерки и увидел, что около лежаков торчит Бассарей, ему невольно захотелось, чтобы письмо в лапе кролика оказалось ответом на то, которое
