Воля владыки. За твоим плечом - Алла Анатольевна Гореликова
— Можешь лечь на ковре, никто не тащит тебя в постель.
— Ковер — да. Хорошо.
— Лучше некуда. Всю жизнь мечтал.
— Щупать меня на ковре? — удивленно спросила Хесса и тут же напряглась, будто ждала удара. — Бездна! Простите! Я ерунду какую-то… Просто…
А Асир уже не мог сдерживаться — смех рвался из горла неостановимо. Абсурд и хаос разрастались, как пылевая буря, прямо на глазах. И бестии же его попутали оказаться в самом эпицентре. Но все это было только к лучшему, потому что отвлекало от главного и хоть немного снимало напряжение.
— Да уж прощаю. Не тащить же тебя отсюда прямиком в карцер. Сардар не поймет.
— Потом можно. Позже, — прозвучало с убийственной серьезностью. — Я знаю, что заслужила. И вообще за все — простите. Я не совсем идиотка, только местами.
— Которыми? — фыркнул Асир. — Ложись уже. Колени затекли.
— Я бы давно сказала и пришла бы каяться, только зачем вам? — Хесса отодвинулась, растянулась на ковре, перевернулась на спину. Она снова возбуждалась — и снова пыталась задавить в себе возбуждение, вместо того чтобы поддаться. Как будто не понимала, что избавляться от напряжения постепенно, малыми дозами, гораздо безопаснее, чем перекрыть наглухо и ждать, пока рванет.
— Лин говорила, вы меня считаете кем-то уж совсем, не знаю, я не слушала тогда.
— Свиньей, — подсказал Асир, укладываясь рядом на бок. — Неблагодарной. Еще скажи, что я неправ.
Хесса замотала головой, даже глаза открыла, явно собираясь доказывать и отрицать.
— Я благодарна. Очень. И за тогда, и за сейчас, и за мастера Джанаха. Это гораздо больше, чем у меня было за целую жизнь. Но я не готова, не умею, я пытаюсь, но…
— Любишь Сардара?
— Что?
— Слышала же, — она могла не отвечать, в Асира уже хлестало целой прорвой чувств и эмоций, от страха и непонимания до дикой жажды и жаркой готовности отрицать все, потому что сама, кажется, до сих пор боялась верить, что такое вообще бывает.
Асир провел пальцами по уродливому шраму поперек живота. На ощупь почувствовал и в первый раз, но сейчас тот виделся ясно, притягивал внимание. Цепь? Судя по размеру, была тяжелой и слишком тугой. Хесса вздрогнула, втянула живот, стараясь избежать прикосновения, и Асир не настаивал, сел, раздвинул ее мокрые от смазки бедра, сказал:
— Вот и люби. А заодно учись прятать те места, которыми ты идиотка, и прекращай устраивать бардак в моем серале. Большего мне не нужно.
Хесса судорожно, длинно вздохнула, и Асир накрыл ртом ее сосок и обхватил ладонью вторую грудь. Услышал приглушенный стон, почувствовал руки на плечах — Хесса как будто хотела оттолкнуть, но выбора у них и правда не было.
Пальцы погружались в горячее и мокрое мягко, медленно, Хесса зажималась — то ли пыталась не впустить, то ли по привычке. Но Асир не чуял паники, только желание и стыд. Чего, спрашивается, ей сейчас стыдиться? Тела, которое не выбирает, а требует и хочет? Так оно у всех одинаковое. И в этом нет ничьей вины — ни кродахов, ни анх.
В ушах гудело, в висках отдавался стук крови. Пальцы — не замена члену, да и не может быть никакой замены. Зверь не понимал, скалился и взрыкивал. Асир контролировал каждое движение, каждый вдох и выдох. Считал секунды, нащупывал среди сладкого и зовущего — горькое, далекое, не запах даже, только тень запаха. Лин ушла куда-то подальше от двери. И пахла сейчас… нехорошо. Жгуче и горько. Растеряна, возбуждена. Что еще? Ревность? Неконтролируемая и глубокая. Она расстраивала Лин больше, чем все остальное, и это пока помогало, сбавляло возбуждение. «Терпи», — подумал Асир, скользя губами по напряженной шее Хессы, равномерно, не спеша, вталкивая и вынимая пальцы. — «Терпи. Это когда-нибудь закончится».
Оставалось только надеяться, что закончится раньше, чем вязка станет неизбежной. Лин, конечно, не уйдет, но ей хватит и того, что она тут нанюхала, а Хесса… Асир ускорил темп, приближая развязку, и придержал ее бедра, чувствуя на языке запах и вкус глубинного, звериного желания и отчаянного протеста. Хесса смирится, ей ничего другого не остается. Только вот дальнейшее общение с Сардаром будет пропитано виной и болью. С одной стороны, ничего непоправимого, с другой — самый нежелательный вариант.
Асир сел. Хесса сразу опустила ноги и сжала бедра. Ей так было спокойнее. Не выставляться напоказ, пережидая время до следующей волны возбуждения. Она хотела дотронуться, Асир знал неконтролируемую, почти звериную потребность анх — трогать, хватать, держать как можно крепче хоть всю течку напролет. Потребность чувствовать рядом силу, надежность, кродаха. Даже если кродах на самом деле и не собирался никого защищать. Вместо этого Хесса сжимала кулаки и губы и смотрела куда-то в пространство. Лишь бы не смотреть на него.
— Это бесит, знаете, — сказала она почти нормальным голосом. — Так бесит, что дышать больно.
— Что именно? — Асир поднялся. Где-то здесь должна быть вода: им обоим сейчас не помешает глоток чего-нибудь. И точно — полупустой графин нашелся рядом с кроватью.
— Это все. Течка, она ведь должна быть… не знаю, удовольствием? Радостью? Ну или хоть чем-то важным! А она… как болезнь. Неизлечимая. Ты ничего не можешь сделать. Вообще! Только лежать, как тупой кусок мяса. И ждать, когда кто-нибудь придет и соизволит… — она сбилась. Сказала тихо: — Простите. Я не должна.
Асир отпил несколько больших глотков, вернулся на место и протянул графин Хессе. Та приподнялась на локте, жадно припала к горлышку. Пила так торопливо, что текло по подбородку и шее.
— Она станет радостью, когда ты будешь с тем, кого хочешь.
— Можно я спрошу…
— Спроси.
— Гон у кродахов. Он ведь тоже как болезнь?
— Как помешательство, — уточнил Асир. — Хуже, чем у вас. Опаснее и травматичнее. Но у нас все решается регулярной близостью с анхой. У вас — с кродахом.
Хесса кивнула, будто в ответ на какие-то собственные мысли.
— Только мы сходим с ума, если не повезло, и нам уже все равно, а кродахи?
— Кродахи тоже, но медленнее и страшнее. Их безумие заканчивается смертью, а не психушкой. Слишком большая разрушительная сила и единственное желание — убивать. Но с чего вдруг эти вопросы?
— Отвлекают, — сказала Хесса. — Я читала, пока могла. Вон там, —
