Аптекарский огород попаданки - Ри Даль

— Ольга — это ваша невеста? — всё-таки любопытство во мне победило чувство такта.

— Бог с вами, Александра Ивановна! — зарделся Булыгин. — Никакой невесты у меня отродясь не бывало. Знаете ли, не до этого мне…

«Нужно будет невзначай сказать Груне, — подумалось мне. — То-то она обрадуется…»

— Нет-нет, — продолжал Вениамин Степанович. — Ольга была супругой Василия. Ныне покойной супругой. Впрочем, вам, должно быть, неинтересно подобное.

Как бы мне ни хотелось согласиться с ним, а интерес у меня всё же взыграл. Не знаю, для чего мне эта информация, но иногда ведь полезно узнать какие-то личные подробности о жизни людей, с которыми имеешь дело. Хотя бы просто для общей осведомлённости, не более…

— Выходит, Василий Степанович — вдовец, — я сделала вид, что прежде пребывала в неведении. — Ужасная трагедия. Такой мужчина в самом расцвете лет…

— Да-да, — сокрушённо кивнул Вениамин. — В скором времени Василий бы мог разжиться внуками… Всё-таки ж ему уже тридцать пять, а Наталье пятнадцатый год бы пошёл…* Да только жизнь зачастую коварна и жестока.

Наталья… Стало быть, так звали дочь Василия. Ольга и Наталья умерли, пока он находился в военном госпитале. Но тут мне вспомнилось, будто бы Груня упомянула, что Наталья являлась «старшей». А это значило…

— И что же? Василий Степанович ныне совершенно один? — мягко спросила я, стараясь придерживаться рамок приличия.

— Один, — печально ответил Вениамин. — Лишь в младшей дочери своей видит он единственный источник света… Агаточка — славная девочка. Умница и, верно, красавицей вырастет. Ликом пошла в мать свою Ольгу…

Может, мне бы и хотелось гадко пошутить на тему, что оно и к лучшему. Василий-то красотой не блистал. Но я внутренне одёрнула себя. Во-первых, глупо и жестоко судить о человеке по внешности, да и не по-христиански. Во-вторых, если бы не шрам на лице, Булыгин-старший выглядел бы куда привлекательнее. Если уж совсем начистоту, он был красивым мужчиной — именно суровой мужской красотой, с волевыми крупным чертами, порой резкими, которым только добавляли остроты черты его характера и поведения. Даже жаль, что Василий родился не в двадцать первом веке. В моё прошлое-будущее время с такими вещами успешно боролись при помощи лазера.

Впрочем… В народе говорят, что шрамы мужчину украшают. Я, конечно, не видела в увечье Булыгина никакого украшения, но почти готова была с натяжкой согласиться, что это могло бы стать элементом шарма, если бы Василий хоть немного проявил харизму.

— Ох, Александра Ивановна, наболтал я вам тут… — потряс головой Вениамин. — Наши семейные горести вам ни к чему. Дело прошлое. А жить надо с надеждой на будущее.

— Вы абсолютно правы, Вениамин Степанович.

— Рад слышать, что мы запросто находим общий язык, — улыбнулся он. Я уже собралась уходить, так как работу в оранжерее пока никто не отменял. Но внезапно Булыгин снова заговорил: — Александра Ивановна, могу ли я вас ещё кое о чём попросить?

— Разумеется. Просите, сколько угодно, если я в силах помочь вам.

— Спасибо… — он потупился, сделал глубокий вдох, а затем вытащил из тумбочки какую-то коробочку с голубой атласной лентой. — Не затруднит ли вас передать это Агриппине Никифоровне?

Вениамин снова глядел с умоляющей жалостью, а я еле сдержалась от улыбки.

— Конечно, передам. Мне нетрудно.

— Спасибо. Спасибо большое! — Булыгин тотчас воткнул мне в ладони подарок.

— Но почему бы вам не сделать это самому, Вениамин Степанович? — вполголоса предложила я.

Вениамин резко отвернулся. Лицо его запылало багрянцем.

— Нет-нет. Я… Мне… Очень нужно поработать сейчас. А вы… Вы всё равно сейчас встретитесь с Агриппиной Никифоровной…

— Не беспокойтесь, — поспешила я его заверить. — Я немедленно передам.

— Нет-нет! — спохватился он. — Немедленно не надо. Лучше… Лучше… как-нибудь потом… Впрочем, можно и сейчас…

Я всё-таки не сдержала улыбки:

— Постараюсь выбрать самый подходящий момент, Вениамин Степанович.

— Спасибо, — с облегчением выдохнул он. — Спасибо вам, Александра Ивановна.

—————————

* — тут следует сделать уточнение о возрастных понятиях того времени. «Тридцать пять» — это даже не совсем «в самом расцвете лет», а скорее уже вполне солидный возраст для мужчины. Его пятнадцатилетняя дочь вполне могла быть на выданье. Так что Вениамин Степанович рассуждает согласно представлениям своей эпохи.

Глава 39.

— Мне?! Подарочек?! — от Груниного радостного визга нежные лепестки растений в оранжерее заколыхались, как при порыве ветра.

Её возглас уже почти перешёл в ультразвук, хотя она даже коробочку не открыла. А когда открыла… Ох, меня чуть ударной волной не снесло. Груня радовалась, как малый ребёнок, хотя в упаковке оказался всего лишь платок — небольшой, вроде носового. С кружевными оборками и вышивкой в виде инициалов А. Т. — «Агриппина Тимофеева».

Эта вроде бы такая крохотная и незначительная деталь на столь простой утилитарной вещице сразу придала подарку особый, сакральный смысл. Ведь Вениамин Степанович не просто приобрёл какой-то там первый попавшийся платок, но ещё и озаботился, чтобы украсить его индивидуальной символикой.

Впрочем, Груня не сразу поняла значение этих символов — она была неграмотной. Её радовал уже сам факт подарка. Вот что значит, внимание гораздо важнее самого презента.

— А вот эти вот вензелёчки, это что такое? — наивно спросила Груня.

Я снисходительно улыбнулась:

— Это буквы твоего имени и фамилии.

— Моего имени… — повторила она зачарованно, едва сдерживая слёзы. — Моего самого имени?..

— Твоего, твоего, — подтвердила я и тут же заметила печаль в её лице. Былая радость вдруг улетучилась, как и не было её. — Ты расстроена, что не можешь прочесть?

— Да куда уж мне… — пробормотала Груня. — Вениамин Степанович мужчина учёный да книжный…

— Ты тоже можешь научиться читать, — заверила я её. — Можешь уже выучить буквы своего имени и фамилии. Гляди, — я показала на уголок платка: — Это буква «А», что значит «Агриппина», а это буква «Т», что значит «Тимофеева».

Я взяла в руки маленькую садовую лопатку и вывела на поверхности земли под кустом две наклонные черты с перекладиной посередине.

— Буква «А» пишется вот так. Давай, — я протянула лопатку Груне. — Попробуй сама нарисовать.

— Бог с вами, Сашенька, — яростно замотала она головой. — Ещё чего — наукам мне