Моя по праву зверя - Алисия Небесная

— Просто поешь, Белла, — говорю тише. — Не ради меня. Ради себя. Потому что я хочу, чтобы ты была жива.

Встаю, уже на пороге, и слышу — ложка звенит о фарфор. Сердце успокаивается, возвращается на место.

Из подушки доносится тихий голос, но я слышу каждое слово:

— Райн… спасибо, что успел.

Глава 26

— Зачем я тебе, Райн?

Голос хриплый, срывается, но я не прячусь. Говорю в спину, пока он не успел уйти.

— Только потому что я твоя пара? Он оборачивается не сразу. Ровное лицо. Как всегда. Сдержанный. Спокойный.

— Да, — произносит. — Ты моя пара.

— Это ответ? — не сдерживаюсь, в голосе колкость. — Не человек. Не личность. Просто метка.

Он смотрит на меня, как будто не понимает, в чём подвох.

— Это связь. Глубже любой любви.

— А я хочу любовь, — тихо, но отчётливо. — Не только связь. Не только природу.

Пауза. Я вижу, как он стискивает челюсть.

— Ты полагаешься на метку, как на оправдание, — продолжаю. — Но ты… ты вообще чувствуешь что-то? Или просто выполняешь то, что “должен”?

Его глаза темнеют. Он явно не ожидал. Секунду кажется, что он что-то скажет — нужное, важное.

Но он молчит.

— Всё ясно, — выдыхаю, отворачиваясь.

Он уходит. Не глядя. Не говоря. Дверь закрывается почти бесшумно — как будто и правда не хочет ранить сильнее. Но именно это и ранит. Сильнее.

Если бы накричал — было бы проще. Если бы вспыхнул, разозлился, хлопнул дверью — я бы знала, что ему не всё равно. А так — просто тишина. И в этой тишине звучит ответ на вопрос, который я так и не успела задать.

Он верит в связь. В то, что я его пара. А я… А я хотела, чтобы он меня любил. По-настоящему.

Не потому что так решил его волк. А потому что я — это я.

И сейчас я точно знаю — он этого не чувствует. Или не хочет чувствовать. А значит… я здесь не потому, что меня выбрали. Я здесь — потому что не было другого выхода.

Если я правильно оценила своё состояние — через пару дней буду как новая.

Организм восстанавливается, боль почти ушла, только движения ещё даются с усилием.

Но радости от этого немного.

Потому что Райн сказал: я под арестом. Красиво, конечно, звучит — “восстановление”, “под защитой”, “забота альфы”… Но по сути — я заперта. В комнате. Без права выйти. И это меня совсем не устраивало.

Я не привыкла сидеть сложа руки. Не привыкла, чтобы мной командовали. Особенно — так. Без объяснений. Без права голоса. Он решил — и всё. А меня, выходит, никто не спрашивал.

И от этого внутри только сильнее клокотало: я жива, я спасла малышей, я выстояла… И теперь — тишина. Ожидание. И чужие решения, которые принимают за мен

Нет. Так дело не пойдёт. Как-то надо выбираться. Но сначала — встать на ноги.

Сил почти нет. Ломать себе шею, прыгая со второго этажа, — не самый умный вариант.

Да и кому я что докажу? Райану? Себе?

Он не появляется. Целый день. Ни шагов в коридоре. Ни звука в доме.

Только тишина. Такая громкая, что начинает сводить с ума.

Вечером — как по часам. Он заходит. Не смотрит на меня. Не говорит.

Просто проверяет ссадины. Как врач. Как будто между нами ничего нет.

Как будто я никто. Он не задерживается. Не задаёт вопросов. Оставляет лекарства — и выходит, будто я просто обязанность, а не пара.

Провожаю его взглядом. И чувствую, как внутри что-то сжимается.

Вроде бы этого я и хотела. С самого начала — держать дистанцию, не подпускать близко, не верить в связь. Но теперь… теперь я смотрю, как он уходит, и мне хочется закричать.

Сказать: «Посмотри на меня!» Спросить: «Ты правда ничего не чувствуешь?»

Я лежу на его кровати. В его доме. И не чувствую себя нужной. Только — пленницей.

От его холодности становится не по себе. Гораздо страшнее, чем тогда, в лесу.

Потому что тогда он боролся за меня. А сейчас — будто поставил крест.

Отворачиваюсь к стене. И впервые за долгое время хочу не выбраться — а просто, чтобы он остался. И сказал, что всё это — не зря.

За что боролась — на то и напоролась. Хотела, чтобы оставил в покое? Вот и получила.

Теперь сижу здесь одна. Считаю минуты. Больно. Не физически — там уже почти всё прошло. А внутри — тянет, глухо, будто кто-то что-то вырвал и не вернул.

Райн больше не приходит. Не проверяет, не спрашивает, как я. Присылает кого-то другого с лекарствами и едой — и всё. Ни одного слова. Ни взгляда.

Я думала, мне этого и надо. Тишины. Пространства. Но сейчас… Хочется, чтобы он просто зашёл.

Посмотрел. Сказал что-нибудь. Пусть даже снова наорал — лишь бы не это ледяное безразличие.

Моя волчица с ума сходит. Скучает. Скулит внутри. Просится к нему. А я… Я делаю вид, что всё в порядке. Что справляюсь. Что не жду. Хотя сама уже не верю.

Пошёл третий день. Я больше не лежала. Ходила по комнате, как зверь в клетке. Смотрела в окно, ловила звуки из двора. Стая жила своей жизнью. Кто-то бегал, кто-то смеялся. Я улыбалась. Делала вид, что всё хорошо.

Но внутри — будто гвоздь. С каждым часом сидеть здесь становилось всё невыносимее.

Я встала к окну. Слишком резко — голова закружилась. Уперлась руками в подоконник.

И, не выдержав, крикнула:

— Райн! Выпусти меня!

Молчание. Только ветер сдвинул ветки деревьев.

— Ты слышишь? — громче. — Я больше так не могу!

Голос сорвался. Я не знала, кто из волков передаст ему. Кто вообще решится. Но молчать уже не получалось. Меня душила не изоляция — пустота между нами. Это не был арест. Это было изгнание. В его же доме. Под его крышей

Вот переписанная сцена — живо, реалистично и с сохранением интонаций жанра:

Прошло три часа. Я уже почти сдалась — снова легла, уставившись в потолок, и пыталась не думать, не ждать.

Щелчок. Дверь открылась. На пороге — Брэндон. Спокойный, как всегда, но во взгляде что-то