Моя по праву зверя - Алисия Небесная

— Райн… — только имя. А дальше — жар и дыхание.

Он наваливается, голодный, нетерпеливый. Как будто ждал слишком долго. Как будто наконец получил то, что принадлежит ему.

Первый стон срывается сразу. Потом другой. Потом крик — сорванный, из самой груди, как будто не из горла, а из самой сути.

— Ты моя, — рычит он, сжимая бёдра. — Только моя.

И снова. Снова. Снова. Шесть дней подряд.

Всё в доме пахнет нами — стены, постель, воздух. Душ не успевает остывать — мы едва выходим из него. Моё тело горит, ломит, но не от боли — от желания. Он входит во вкус, будто это охота. Спаривание. Ритуал.

На пятый день я теряю счёт.

На шестой — просто не могу встать.

— Я больше не чувствую ног, — смеюсь, уткнувшись в подушку.

— Значит, всё делаю правильно, — усмехается и целует вдоль позвоночника, медленно, позвонок за позвонком, пока не доходит до уха.

— Стая боится подходить к дому, — дразню, тяжело дыша.

— И правильно делает, — отвечает, проходясь языком по шее. Его голос становится низким, почти звериным. — Сейчас у нас период. Я — альфа. Ты — моя омега.

Мир может подождать.

И я понимаю — пусть подождёт. Потому что сейчас я — только его. А он — только мой.

— А как же стая? — шепчу, с трудом удерживая улыбку.

— У меня есть Брендон, — фыркает Райн, прижимая ближе. — За шесть дней с ним ничего не случится.

— Ты уверен, что мы не перестарались? — прикусываю губу.

Он резко переворачивает меня на спину. Ладони горячие, твёрдые, уверенные. Губы накрывают мои — поцелуй собственнический, властный. От него кружится голова.

— Тем более… — его голос становится хриплым, почти шепотом. — Если я правильно чувствую…

Он замирает, кладёт ладонь мне на живот.

— Ты уже понесла, — говорит тихо. — Моя девочка…

У меня перехватывает дыхание. Волчица замирает… а потом мурлычет. Принимает. Узнаёт.

— Ты опасный, чёрный волк, — улыбаюсь сквозь тепло Он смеётся — но в голосе усталость. Не телесная. Та, что накапливается годами. Внутри.

— Нет. Я — альфа, который три года ждал, пока ты перестанешь ставить диплом выше нас.

Он выдыхает и опускается рядом.

— Первый год был адом, — продолжает. — Мы не жили — мы боролись. Ты — за право быть собой. Я — за то, чтобы ты осталась. Мы оба воевали. И с собой, и друг с другом. И с ней.

Я знаю, о ком он. Рейчел.

Он напрягается, даже не назвав имени. Его рука плотнее ложится на мой живот, будто защищает.

— Она отравляла воздух, — хрипло говорит он. — Совет, дом, даже наши ночи. Ложью, намёками, подделкой заботы. Думаешь, я не видел, как она ставила под сомнение твоё место рядом со мной?

— Видела, — шепчу. — Но ты её не прогонял.

— Потому что не мог. Я надеялся, что она уйдёт с достоинством.

Я помню её взгляды. Улыбки с ядом. Полуфразы, от которых становилось стыдно. То, как она смотрела на меня, как будто я — ошибка.

— Тогда было не до щенков, — признаю я. — Мы едва держались сами.

— Но ты выдержала. Не ушла. Училась. Боролась. И, чёрт возьми, Белла… — его голос становится тише. — Я злился не потому, что ты выбирала учёбу. А потому что не мог быть рядом, когда тебе было по-настоящему тяжело. Не мог дать ту поддержку, которую ты заслуживала. Я был альфой стаи. Но не был тогда твоим мужчиной.

Я беру его ладонь и кладу обратно на живот.

— А теперь?

Он смотрит в глаза. Долго. Медленно.

— А теперь ты — врач. Омега. Жена. Мать. Моя. Всё сразу. Всё — ты.

Он накрывает меня собой. Его тело — щит. Укрытие. Приют. Поцелуй не страстный. Он другой. Медленный, осознанный. С признанием. С вечностью. Потому что новая стая начинается не с первого щенка. А с первой победы — над собой.И друг другом.И прошлым.