Дочь мольфара - Ри Даль
Янко чуял, что тишина эта обманчива. И сквозь глухую тишь до него будто бы снова и снова долетали крики возлюбленной.
«Успеть… Успеть бы только…» — подгонял себя Янко, снова поторапливая себя и Лисию, которая так уже запыхалась, что еле ноги переставляла.
Успеть…
Успеть было самым главным из всего возможного сейчас. В верности выбранного направления Янко не сомневался. Агнешка в церкви. Где же ещё сейчас может быть более укромное и никому неприметное место, чем не на церковном взгорье на краю села.
«Успеть…» — твердил себе Янко, глядя чёрными от страха глазами в черноту ночи.
В какой-то момент он посмотрел на небо. И не увидел ни звёзд, ни луны. Ему даже показалось, будто бы небеса затвердели и опустились к земле низко-низко. Протяни руку, ткни посильнее пальцем в небесную тьму — палец тотчас сломается.
В то же небо сейчас глядел и отец Тодор. Ему тоже надобно было успеть. Ему тоже был кстати праздник на базаре. Он тоже спешил.
Спотыкаясь и поминутно теряя равновесие на расхоженных тропках, отец Тодор не убавлял шагу.
«Успеть… Успеть бы только…» — молился он Всевышнему, зная, что Всевышний с ним, Всевышний, как всегда, за него.
Ведь не дочь свою пришлось убить отцу Тодору, а самую что ни есть нечистую силу. И все должны знать, все должны засвидетельствовать, каждый — и стар, и млад, какое зло учинила ведьма Агнешка. Её колдовством осквернились стены святой церкви. Её подлостью не знавать отныне покоя ни пресвятой великомученице Каталине, ни самому отцу её — рукоположённому пресвятому отцу Тодору.
Вот какое горе постигло всех. Вот какова расплата за нечестивые дела и помыслы. Вот, что ждёт каждого, кто станет мягок и добр к сатанинским отродьям.
Отец Тодор и сам не избежал того греха. Да, он проявил добросердечие, глупое и наивное, непросительное для человека его сана. Ему надобно было стоять твёрдо. Надо было с первого же дня своего в Боровице, как только глаз его остановился на колдовской красе, немедля изничтожить её, порвать, разрубить на части святым перекрестьем. Тогда б и Каталина, может, осталась жива. Тогда б, может, и отец Тодор мучил себя куда меньше.
Не за себя ведь ратовал он. Не за себя страдал. Лишь во имя Господа и во славу ему наносил он себе увечья. Боялся, что око человеческое несовершенно — ошибиться может. Как на самом-то деле говорила в священнике природная доброта его. Вот по доброте-то своей и допустил он ошибку.
Но теперь-то уже не допустит. Теперь-то уж все узрят истину. Теперь-то уж всякий поймёт, какое зло жило с добрыми людьми бок о бок, питаясь людскими соками, отравляя их чистые души.
Тут и площадь показалась. Яркие огни рыжими пятнами выхватывали из темноты то лыбящуюся крестьянскую морду, то поганый женский стан, изогнувшийся в плясе. Гомон обрёл такую плотность, что тяжёлые чёрные небеса упирались в него, споря друг с другом, как меряющиеся силушкой мужицкие кулаки.
Отец Тодор выскочил посреди орущей площади, вздымая трясущиеся окровавленные руки.
— Люди! — воззвал он грозно и торжественно. — Люди, очнитесь! Очнитесь и покайтесь, грешники!
Толпа начала стихать. Сдавленный ропот прокатился по кольцу человеческих тел. Люди присмирели и вслушались в зов.
— Покайтесь! — продолжал взывать святой отец. — Ибо вы грешны! И руки ваши в крови! — он продемонстрировал всем свои замёрзшие скрюченные конечности, на которых запеклась Каталинина кровь. — Вот какой грех я взвалил на себя, чтобы спасти ваши безнадёжные души! Как Спаситель отмолил вас перед Господом! Но теперь пришёл ваш черёд делать дела богоугодные!
Все молчали. Не шевелились почти. Только очами напуганными взирали на страшного человека в чёрной рясе. Любой бы сейчас принял отца Тодора за юродивого, кабы не знал его тут каждый. А в том, что это он, сомнений никаких быть не могло. Уже знакомые по церковным литургиям мощные интонации накрывали всех присутствующих металлическим колпаком. Отец Тодор говорил убеждённо и истово, как всегда, даже ещё убеждённей и ещё истовей.
— Что стряслось, отец? — вышел вперёд голова Шандор.
Лишь он один не побоялся приблизиться сейчас к Тодору. И лишь он один почему-то усомнился в святых речах.
Объяснить своё внезапное неверие староста не смог бы при всём желании. Нечто дурное и неказистое почему-то закралось в его думы с тех пор, как исчезла, а после нашлась Каталина. И терзало его это, шибко терзало и мучило. Хотя ничто подобное не должно мучить деревенского голову. Тем не менее, оно преследовало его неотлучно.
Голова Шандор сделал ещё шаг навстречу священнику. То, что он увидел в его глазах, заставило старосту побелеть.
А увидел он там смерть, жестокую и уродливую. И смерть эта вытекала из чёрных глаз отца Тодора вонючей топкой жижей.
— Где Каталина? — спросил голова.
— Ведьма сгубила её! — заверещал святой отец. — Сгубила нечистая! Сгубила дочь мою невинную! Сгубила!
Тодор ещё отчаяннее затряс увитыми кровавыми узорами руками. В каждое движение своё он вкладывал весь свой праведный гнев, всю свою веру, преданность и любовь к богу.
И боровчане закивали согласно с ним, даже не додумав ещё до конца, как и что случилось.
— Ты толком объясни, отец, — с нажимом повторил голова Шандор. — Как сгубила? Кто сгубила?
— Агнешка! Агнешка! — взвыл священник, кружась перед толпой в каком-то припадочном танце. — Агнешка опорочила моё дитя! Выпотрошила Каталинушку! Убила! Убила!
— Убила… Убила… — стали повторять один за другим сельчане.
— Да где? Где убила? — требовал ответа голова Шандор.
Внезапно святой отец резко остановился, за секунду вперился взглядом в старостины очи, вытянул к нему чёрные от крови пальцы.
— В церкви, — проскрежетал он зубьями. Под нижними веками его пробежал трескучий пульс, кожа у висков наморщилась. Священник загрохотал уже на всю округу: — В церкви нашей! Свершилось убийство! И я тому был свидетель!
Пока голова Шандор боролся с чудовищной болью в ушах от произнесённых слов, селяне уже хватали факелы, уже кипели, уже рычали, подобно зверям.
— Идите за мной и узрите силу греха! — призывал отец Тодор. — Узрите огонь небесный! Узрите дьявольские путы, что оплели каждого из вас! Обманом и соблазном пытала вас дьяволица! Но сегодня она показала истинное лицо своё! Лицо нечестивое и рогатое!
Люд
