Бывшие. Назови цену, Дракон! - Мария Авенская

— Ведьма.

Я горько усмехнулась.

— Да, твоя беда пришла. Удобно, правда?

Он не рассмеялся. Зато пальцы правой руки дрогнули, будто он хотел схватить меня за запястье, как всегда, и сдержался или не смог. Я подалась на полшага ближе, поставила колено на каменную плиту, почувствовала, как холод проползает сквозь ткань, впивается в кость. Холод отрезвил мысли.

— Сколько? — спросила я Зал Обетов и себя одновременно. — Сколько у нас времени?

Ответ пришёл не словами. Где-то под полом чиркнуло, как по кремню — искра без огня. Я считала часы сама, считала, пока шла, считала, пока смотрела на серые вены.

— Семь часов? — уточнила я у собственных губ. — Уже меньше.

Яд живой. Его назвали «Шип Ночной Мантикоры» не за одно лишь жало, он врастает, как сорняк, прорастает к сердцу, и чем ближе рассвет, тем сильнее ломится наружу. Если не выдернуть — в сердце вырастет змей и разорвет его, поглотив жизнь.

— Не смей уходить, — сказала я Каэлу, уже не хлёстко, а тихо, как говорят больным детям. — Уходить умеют все. Имей волю остаться.

На миг показалось, что зрачки под веками двинулись, будто он пытается оторвать веки от тяжёлого сна. Я не стала ждать. В такие минуты ждать — значит терять.

Я достала нож.

Простой, железный, с выщербленной кромкой — любимый. Он всегда лежал в моём мешке на дне, завернутый в ткань с запахом полыни. Я зажала ткань зубами, стянула, железо пахло ржавчиной, и зал вздохнул, будто вспомнил старые игры. Я подвинула мешок соли ближе.

— Придётся, — сказала я своим дрожащим пальцам. — Не подведите…

Пальцы не подвели. Они знают свою работу лучше меня: подушечка большого — к лезвию, лёгкое нажатие, кровь — тёмная, густая, пахнет железом ярче. Капля упала на камень и Зал Обетов отозвался громче, явственней. Руны зажглись янтарным цветом, как старый мёд в глиняной чаше. Хороший знак. Он принимает меня сегодня.

Я перенесла кровавую ладонь к его ключице, ближе к метке. Нужно «дать имя» — так учили нас: любой магический узел сначала признаёт и только потом начинает работать. Я вдохнула глубже, и слова сами вышли, древние, как соль в швах:

— Я — Элара. Я маг, который умеет плести нити. Я зову твоё имя, Зал Обетов. И твоё — Каэл.

Имя в зале как камешек в воду: круги пошли от моих губ к карнизам, от карнизов к полу, от пола к алтарю, и остановились там, где шевелился «Шип». Иглы внутри метки дрогнули, разом приподнялись, словно насторожили уши. Я едва не улыбнулась — привычка, когда призрак магической механики нашего мира ведёт себя как живое существо.

— Признай, — сказала я ему. — Признай меня, и я выдерну тебя с корнем.

Зал выждал. Он любит паузы, любит, когда мы горим в своей нетерпеливости. Я уже собиралась перехватить нож поудобнее и начертить первый маленький круг, собственную «петельку» для вытягивания яда, как метка шевельнулась так, будто внутри неё кто-то проснулся.

Иглы — раз. Сложились. Раз. Разжались. И будто посмотрели на меня, да, таким странным образом, как смотрит зверь, у которого нет глаз.

— Боишься, — прошептала я. Горло сухое. — Ну давай.

Я приблизила ладонь ещё на дюйм. Тепло от его кожи било в мою ладонь, и мне на секунду захотелось закрыть глаза: тело помнит, раньше чего голова. Нельзя. Я держала взгляд на метке.

Она ударила по мне.

Острая, убийственно чёткая боль прострелила ладонь, как если бы кто-то ударил меня крошечным молоточком по каждому нерву, и оттуда, из точки у ключицы, вверх — к сгибу локтя, в плечо, в шею. Я успела выдохнуть короткое «т-сс», и воздух со звоном вышел сквозь зубы. На миг показалось, что у меня под кожей побежали те же серые жилы, что у дракона: я почувствовала, как «Шип» пробует меня на зуб, как пёс пробует кость прежде чем ее сгрызть.

— Хороший, — сказала я сквозь боль камню и яду, потому что язык в такие моменты тоже инструмент. — Отравили тебя со знанием дела, Каэл. Будет тяжело достать.

Зал ответил довольным гулом, как огромный кот, у которого наконец правильно почесали за ухом. Руны вокруг вспыхнули разом, и свет их лёг на мои пальцы. Иглы вздрогнули, отпрянули — и снова подались ко мне.

Я не отняла руки. Пусть жалит. Я стояла, согнувшись, прижавшись бёдром к алтарю, дышала ртом и считала в уме до двенадцати, как учили, чтобы не оборвать контакт раньше времени.

На «одиннадцать» боль стала не игольчатой, а тупой, тяжёлой. На «двенадцать» — отступила, оставив под кожей в ладони горячий круг. Я глянула и увидела тонкий ободок, словно кто-то нарисовал невидимой краской кольцо, в центре которого темнела точка.

Печать признания.

— Ну здравствуй, — сказала я тихо, уже к нему. — Теперь у нас общая боль.

Каэл всё так же не открывал глаз, но я видела, как дрогнули ресницы. Уголок губ дернулся. Может быть, так легла тень. Может быть, он услышал. Я снова положила ладонь на его грудь — на сантиметр в сторону от метки, туда, где сердце. Камень под ногами вибрировал, как струна.

— Я вернулась. И я тебя ненавижу, дракон, — добавила честно, — Достаточно, чтобы вытащить из тебя смерть за шкирку.

Глава 2

Я привыкла к его голосу как к оружию: короткий, низкий, режущий по живому. Даже когда он шепчет, у слов есть лезвие.

— Не тяни, — выдавил Каэл так, будто это «не тяни» весило тонну и распирало рёбра изнутри. — Делай.

— Делать я умею, — ответила я, не убирая ладонь с его груди. — Но сначала — говорить. Кто пустил «Шип»?

Его веки приоткрылись, серые глаза вспыхнули и тут же погасли, как тлеющий уголь, который тронули палкой.

— Враг… — он на вдохе. — Внутри Совета.

— Спасибо, король, очень конкретно, — я даже не попыталась завуалировать яд. — Фамилия у врага есть? Или мы играем в «угадай, кто убийца»?

Он слабо повернул голову ко мне. Скулы выступили сильнее, тень провалилась под ними. На миг в нём проступило что-то хищное, драконье. Даже лежа на камне, даже обескровленный, он умел смотреть так, будто отдаёт мне приказы.

— Имён не назову, — произнёс