Некромантия и помидоры - Екатерина Насута

Или…

Что за каша у неё в голове?

- Когда я была маленькой, отец повесил на яблоне качели. Как качели, просто доску на веревках, но это были самые классные качели. И мы каждый день ходили туда. И обратно. Я… в детстве мы попали в аварию. Мама погибла. А у меня переломы. И операции. Много. Врачи не давали гарантий, что я буду ходить. И отец забрал меня сюда.

Слушал он внимательно.

Тумилин вот от этих рассказов отмахивался, мол, прошлое – это прошлое, зачем вспоминать чего-то там, тем более мрачное. Думать надо о будущем и исключительно в позитивном ключе, потому что так Зинаида создаёт проекцию своей жизни.

- Помню, что было больно. А меня заставляли вставать. Ходить. Я не хотела. И отец повесил качели. Там, на яблоне. И сперва он возил меня на коляске. И мне нужно было лишь подняться и пересесть на доску. Потом часть пути я начала проходить. Условие. Десять шагов и катаемся. И потом ещё десять… и так, пока однажды я не прошла половину пути. А потом и весь. И всё равно…

Яблоня ещё стояла, там, на въезде в посёлок. Старое дерево чуть наклонилось, потянулось к земле, но было ещё крепким.

- А где ваш отец?

- Умер. Через три года после моей свадьбы. Ему Тумилин никогда не нравился.

- А вам?

- Мне? Когда-то я была им очарована. Он такой… видный. И всегда умел производить впечатление. Да на меня и несложно…

- Почему?

Странный вопрос. А ещё более странно, что Зинаида задумалась над ответом.

- Наверное, потому что я никогда особо не умела ладить с людьми. Да и они не стремились ко мне. Есть вот такие, как ваша племянница. Светлые. И лёгкие. Которые всегда и со всеми найдут общий язык. А есть, как я. Не представляю, как подойти к другому человеку, заговорить… или вот… - она пожала плечами, а потом поспешно слизала каплю мороженого.

Сладкое.

Ванильное и в вафельном рожке. И она тысячу лет уже не ела мороженое.

- У меня были приятельницы. И как-то даже компания сложилась. Собирались. Играли во что-то, гуляли… танцы там, клубы тоже, но не особо часто. На это деньги нужны, а их ни у кого и не было. Просто компания. Но и в ней я держалась как бы в стороне. Привыкла, что всем интересны другие девушки.

Если идти неспешно, то дороги до яблони хватит, чтобы рассказать. Главное, собеседник попался на диво понимающий. Не торопит, не перебивает вопросами. Спокойно слушает её нытьё.

- А тут он… весь такой… с цветами при каждой встрече. С прогулками… он однажды нанял теплоход и мы всю ночь катались по реке. Вдвоём. На огромном, как мне казалось, корабле. Он читал стихи. Я… я слушала и сочиняла сказку про нашу будущую жизнь. С женщинами такое случается. Мы вообще охотно верим в сказки.

Кивок.

- Мороженое тает, - сказала Зинаида.

- А… да, я вот…

Капли мороженого с руки Рагнар слизал.

- Извините. Как-то давно…

- Не ели мороженого?

- И это точно.

- Бывает. Потом он познакомил меня с матушкой. Сказал, что её мнение много значит. Я волновалась. А она оказалась такой… одновременно и совершенно роскошной, и в то же время удивительно чуткой. Мы много говорили, обо всём на свете… и даже начали обсуждать свадьбу. То, что мне нужно сменить гардероб, переехать… и учёбу можно бросить. Но тут я не согласилась. Я папе дала слово. И так… хорошо, что оставался лишь год. Она как-то сразу и отступила, когда поняла, что я настроена серьёзно. Помогла устроиться на практику в свою фирму. А после и вовсе на работу взяла. Говорю и чувствую себя неблагодарной сволочью.

Рагнар что-то проворчал, но что именно – не понятно. А и не важно. Зинаида ведь не для него рассказывает. Для себя. С каждым произнесённым словом легче становится, будто до того они сидели внутри и жить мешали. А теперь вот она их отпускает.

Или, правильнее сказать, освобождает?

- Потом была свадьба. Красивая. Стильная. Про неё даже в каком-то журнале писали. Мы зажили в любви да согласии. Мне так казалось. Я занялась обустройством нашего дома… попыталась, потому что мне мягко сказали, что это дело лучше доверить специалистам. Работа? Зачем мне работать. Моё дело – радоваться жизни.

И ведь верила же Зинаида во всю эту чушь.

- Правда, как-то постепенно из этой жизни исчезли все старые знакомые. Новыми почему-то не получалось обзаводиться. Да и Тумилин был против. Мол, надо думать о семье, а не о подругах. Хотя сам частенько мог пропасть и на день, и на два… у него не друзья, а бизнес-партнеры. Это другое.

Странно так. Злости нет. Только жалко себя, наивную.

- Впрочем, где-то через год-полтора после свадьбы я забеременела. И беременность была очень тяжёлой. Я почти всё время провела в медицинском центре.

То токсикоз, когда тошнит даже от мысли о еде, и дичайшая слабость в придачу. То, наоборот, постоянное чувство голода, которое и во сне не уходило.

Отёки.

И проблемы с почками. А под конец – и с печенью, которая что-то там неправильно вырабатывала, и от этого жутко чесалась кожа. Так, что Зинаида всерьёз раздумывала, не попросить ли, чтобы её привязали к кровати.

- Тумилин заглядывал редко. У него были дела. А вот Эмма Константиновна каждый день навещала. Привозила чаи свои, напитки. И от них становилось легче. Наверное, если бы не её поддержка, я бы вообще не пережила это всё… потом появились дети. И вообще стало ни до чего. Тумилин был против нянек. Детей должна растить мать, а не какая-то посторонняя особа. Так он говорил. А их двое. И появились раньше срока. И тоже хватало всего. Тревожные, спали мало, минут по пятнадцать за раз. Я думала, что свихнусь. Но нет… отец приехал помогать. Тумилин пытался и его выставить, но я заявила, что тогда уйду вместе с ним. И Эмма Константиновна тоже на мою сторону встала. Так первый год и продержались.

Слёзы подкатили к горлу и растворились.

- Отец умер… сердце. Та авария и ему обошлась дорого. Но он держался. А потом вот… потом ушёл. Я же жила. Как-то крутилась, вертелась… то одно, то другое… дети росли. Я почти всё время была с ними.