Фани Дюрбах и Тайный советник - Алла Ромашова

— Конечно. — Болховский взял себя в руки. — Я готов.

— Вот и славно! Это займет всего пару минут.

* * *

Фани была страшно рассержена. Мало того, что господин статский советник свалился как снег на голову, он еще сует нос в ее личные дела! Убедившись, что непрошеный визитер ушел, Фани подошла к столу, нашла учебник географии, раскрыла его. Из книги выпал заветный конверт. Фани вытащила из него сложенный листок. Развернула письмо. Точнее сказать, это была записка из нескольких предложений. Фани в тысячный раз перечитала их, хотя знала уже наизусть:

«Chère Mademoiselle Durbach! Je vous envoie des nouvelles de France. Je me souviens d'une merveilleuse soirée d'été à Votkinsk, de notre danse avec vous, de vos yeux en face et de l'excitation avec laquelle vous avez parlé de votre patrie. La France est belle. Mais, étant ici, la Russie me manque de plus en plus. Donc, j'ai rempli ma promesse — j'ai visité votre pays d'origine. Et vous avez tenu votre promesse, ne m'oubliez — vous pas? Votre A.»[16]

Ничто, конечно, не связывало ее с адресатом, кроме одного-единственного вечера, но… Как прекрасен, незабываем был тот бал! Сам наследник императора, юный цесаревич Александр пригласил танцевать ее, еще молодую и неопытную, на вечере в усадьбе генерала-губернатора Чайковского, у которого Фани тогда служила гувернанткой. Место службы было замечательное. Фани вспомнила умные доверчивые глаза детей, которых она учила. Перед ее взором предстал маленький Петя, нежный, ранимый мальчик, которого она так холодно оставила, не попрощавшись. Помнит ли он свою первую учительницу? Должно быть, подрос, возмужал.

«Несносный советник! Как он посмел рыться в моих вещах!» О том, что комнаты осматривала полиция, а советник просто присутствовал при этом, Фани позабыла. Она держала в руках конверт, а мыслями была далеко-далеко отсюда.

Когда Фани приехала в эту холодную, но гостеприимную страну, ей было девятнадцать. Она надеялась на скорый брак и счастливую семейную жизнь. Прошло шесть лет. За эти годы Фани хорошо изучила русских мужчин. Они не особо отличались от французов: были не прочь перейти на близкие отношения, но замуж не звали. Брак с образованной, но бедной француженкой-сиротой их не привлекал. Да, Фани была хороша собой, образована, но этого оказалось недостаточно. И когда советник, которому Фани нравилась, пропал с ее горизонта, Фани махнула рукой на замужество, сосредоточившись на заработке: свое жалованье она не тратила, ничего лишнего себе не покупала, платья донашивала за хозяйкой. И накопила-таки капиталец, на который во Франции можно было купить небольшой домик, а свободные комнаты сдавать в аренду. К этой цели Фани двигалась изо дня в день и считала ее достойной для девушки в ее положении. И все было хорошо, пока Лагунов опять не вошел в дом, где проходила ее служба. Фани вдруг почувствовала трепет и ранее не испытываемое волнение в груди. И теперь злилась на себя за это. Ей было стыдно за свои поношенные наряды, за пучок на голове. А ведь когда-то сам наследник короны был очарован ей! Фани глянула в карманное зеркальце: умные довольно яркие глаза, блестящие каштановые волосы, румянец на высоких скулах. «Все же я еще хороша! Откуда эта неуверенность? Стоило только советнику появиться, и я растерялась! Надо взять себя в руки!» Девушка боялась странного чувства, которое испытывала рядом с этим самоуверенным человеком, и это раздражало и нервировало.

«Все же надо найти Прокопьева и предупредить, чтобы явился к этому несносному Лагунову и снял с себя подозрение».

Фани присела к столу и написала записку. Свернула листок. Вышла из комнаты, спустилась на первый этаж и отдала швейцару, наказав:

— Илья Николаевич, миленький, срочно найдите и передайте записку Мишке.

— Будет сделано, барышня. — Старик всем видом своим излучал желание угодить. Он обожал гувернантку, ведь только Фани называла его по имени и отчеству и приносила конфеты с барского стола, которыми старик-швейцар любил побаловаться с чайком.

Фани вернулась в комнату и уселась в кресло у окна. Принялась было за чтение, но сама не заметила, как уснула. Проснулась, когда часы били восемь. Она вскочила, накинула на плечи шаль, спустилась по черной лестнице и выбежала в сад. Пересекла быстрым шагом уже темные аллеи. Влажная от вечернего тумана галька шуршала под ногами. Девушка остановилась у дальней калитки, толкнула ее. По ту сторону оказался молодой инженер. Его лицо выражало тревогу, а костюм был помят.

— Добрый вечер, мадемуазель Фани. Что случилось? И откуда вы узнали, где я буду? Я, честно говоря, считал, что место, где проходят собрания, тайное. Но, видимо, не для вас.

— Арсентий Петрович, добрый день. Найти вас оказалось не сложно: Алексей сообщил мне, что вы посещаете герценовский кружок, и сказал, что вы бываете на квартире некоего Архипова. Хорошо, что Мишка вас нашел. Вы уже знаете, что произошло у нас в доме?

— Я получил сегодня странную записку от поручика Болховского. Он написал, что убита тетушка, Ангелина Петровна! Ужасное происшествие! Ума не приложу, кому она могла перейти дорогу. Господин поручик умоляет меня в письме переждать в надежном месте, пока страсти улягутся и убийца будет найден. Он считает, что полиция думает на меня. Но это же абсурд! Мы с Ангелиной Петровной изредка беседовали, пили чай в саду, обсуждали книги. Почему я должен прятаться? Ничего не понимаю!

— Это действительно глупо. Лагунов — честный и порядочный человек, он разберется во всем. Вам обязательно надо прийти к нему и все-все рассказать. Расскажите-ка мне про утро. Когда мы с вами встретились на лестнице, вы шли к Софье.

Даже сейчас, в вечернем сумраке, было видно, как покраснел молодой человек.

— Мы поболтали о том о сем. Я хотел еще встретиться с господином Болховским, но мне сказали, что он занят с генералом и с этим вот приезжим.

— Статским советником Лагуновым?

— Да-с. Но когда я уходил, швейцар передал мне записку от господина поручика.

— Интересно. Об этом он ничего не сказал, — пробормотала про себя девушка. — А что было в этой записке?

— Он просил меня дождаться его в саду. Я прождал больше часа, но поручик так и не вышел. Видимо, занят был.

— А вы можете показать, где вы его ждали?

Прокопьев указал на скамейку, стоящую рядом с парадным входом.

— У вас сохранилась записка?

— К сожалению, нет. Но в ней Александр Теодорович написал — ждите меня в саду у входа. Я и ждал. А потом вернулся в дом: подумал, что мы разминулись с поручиком.