Сторож брата моего - Тим Пауэрс

— Этот шрам у вас на руке… это ожог?

Она кивнула.

— Утюгом.

— Тем, которым гладят рубашки? — Он вновь перевел взгляд на неровные белые пятна на костяшках ее пальцев. — Наверное, вы не глядя схватились за него.

— Не иначе.

Его лицо и кисти рук были сильно исцарапаны, но единственная серьезная рана, похоже, находилась на боку. Она расстегнула последние пуговицы жилета, чтобы получше рассмотреть рану, но ее скрывали присохшие клочья рубахи. На сей раз он не рискнул оттолкнуть ее руку, а лишь прорычал:

— Проклятие! Да оставьте же!

Грубость она пропустила мимо ушей, но поняла, что он не примет от нее больше никакой помощи. К тому же ей самой было ясно, что раненому нужен более опытный медик, нежели она. Она выпрямилась и отряхнула с юбки землю и листочки папоротника.

— Я скоро вернусь с Сандерлендами.

Он поморщился и мотнул головой.

— Думаю, мне стоит попросить у вас прощения… мисс Эмили! Но… — Он осторожно, испытывая свои возможности, принял сидячее положение. — Ах! Избавьте себя от лишних трудов — меня здесь не будет. — Он поморщился, взялся за бок, но так и остался сидеть. — Так вы ирландка?

— Мой отец. — Эмили шагнула вверх по берегу; Страж следовал за нею буквально вплотную. — Он приехал сюда сорок с лишним лет назад.

— Сорок лет… погодите… — Алкуин повернулся и вновь уставился на нее, похоже совсем забыв о ране в боку. — Шрам на вашей руке… скажите, фамилия вашего отца — Бранти, да? — Действительно, их фамилия была Бронте, и Эмили удивилась почти точной догадке этого человека, но сохранила невозмутимое выражение на лице. А он продолжал: — Скажите, а он знает Валлийца? — Не получив ответа и на этот вопрос, он снова растянулся на спине. — Это все чепуха, дитя мое, — сказал он, снова перейдя на фамильярный тон. — Тебе совершенно нечего здесь делать. Вот и беги к своим овцам.

В первый миг Эмили захотела спросить этого Алкуина, что он знает об их семье и почему его интересовало, имеет ли ее отец какое-то отношение к Уэльсу — но это повлекло бы за собой и другие вопросы и ответы, из чего выйдет непредсказуемое и, безусловно, нежелательное сближение с этим странным незнакомцем.

— Мы вернемся через час с небольшим, — сказала она. — Прижмите руку к ране, чтобы кровь шла не так сильно.

Его глаза были закрыты, и он вяло отмахнулся рукой от нее.

— Она уже остановилась. Уходите же, ради всего святого.

Эмили поднялась на ровное место и в очередной раз обвела взглядом горизонт. В суровом ландшафте все так же не наблюдалось никакого движения, лишь холодный ветер гонял волны по вереску на склонах холмов, и она, в неизменном сопровождении Стража, который теперь не отходил от нее ни на шаг, широкими шагами направилась на юг.

Минут двадцать они с псом торопливо шли в одном направлении по тропинке, тянувшейся вдоль восточного склона Миддлмур-клуфа, а когда дорога поднялась на пригорок, переходивший в подножие холма, на вершине которого находилась ферма Топ-уитенс, Эмили остановилась и посмотрела назад, туда, где на несколько миль раскинулись желтовато-зеленые холмы. Понден-кирк отсюда нельзя было увидеть.

Страж убежал немного вперед, но тут же вернулся и ободряюще лизнул руку хозяйки.

— Погоди, малыш, — сказала она и, подняв руку, внимательно рассмотрела шрам на тыльной стороне ладони. Любой с первого взгляда решил бы, что это ожог — но, может быть, там все же видны и старые следы от зубов?

Как-то раз, на вечерней заре — уже семь лет тому назад — на кладбище, что рядом с церковью, забежал странный пес и прямо перед домом священника вступил в драку со Стражем. Чужак, мускулистый, короткомордый мастиф цвета красного дерева, походил на бордосских догов, которых она позднее видела в Брюсселе, но отличался от них более крупной головой и более длинными ногами, да и следы от них были шире. А еще больше он походил на ту собаку, которая покусала Брэнуэлла за четырнадцать лет до того.

Сейчас Эмили оскалилась, вспомнив, каким образом прервала ту драку. Она как раз гладила, но бросила свое занятие, схватила подвернувшуюся перечницу, сбежала с крыльца, перепрыгнула через низкую стенку, огораживающую кладбище, и сыпанула черный порошок в морду странному мастифу. Зверюга умчалась куда-то в поля, но, перед тем как убежать, все же успела ухватить зубами тыльную сторону ладони девушки. Она побежала в кухню, промыла рану водой, а потом взяла утюг, подсыпала туда свежих, еще не прогоревших угольев, приложила подошву к ране и пять секунд держала, превозмогая мучительную боль.

Вспомнив о том происшествии, она сжала кулак и присмотрелась получше. Потом плюнула на палец, смочила пятно засохшей крови Алкуина и постаралась стереть ее пучком травы.

— Думаешь, он умирает? — спросила она Стража. — Сам он так не считал.

Она выпрямилась, осмотрела со всех сторон руку, чтобы убедиться, что на ней не осталось крови, и зашагала дальше вверх по холму, к Топ-уитенс.

Когда она привела к ручью под стоячими камнями мистера Сандерленда и двух его сыновей, Алкуина там не было, как он и говорил, но следы крови на траве и отпечатки обуви подтверждали рассказ Эмили. Мистер Сандерленд пригласил ее разделить с его семейством дневной обед, но ведь они были практически незнакомы, и она с ужасом думала о том, что придется сидеть среди них, они будут пытаться вовлечь ее в беседу, которую надо будет поддерживать. Даже подойти к их воротам стало для нее изрядным испытанием.

Она с суховатой вежливостью отклонила приглашение, отказалась также и от того, чтобы кто-нибудь из сыновей Сандерленда проводил ее домой.

Они со Стражем опять вернулись к Понден-кирк, а оттуда направились через поля и ручьи по отлично знакомой дороге, которая в конце концов должна была привести их в дом священника. На этом пути Эмили остановилась там, где впервые увидела Алкуина, и, несмотря на явное неодобрение Стража, подобрала необычный нож.

Глава 2

Вернувшись домой, Эмили обнаружила, что Энн оставила ей порцию баранины с картофельным пюре и маринованными огурцами, а для Стража — баранью кость.

Когда Эмили, повесив пальто, вошла в кухню, там сидел Брэнуэлл, листавший «Блэквудс мэгэзин»; судя по состоянию рыжей шевелюры и жиденькой бородки, он лишь недавно встал с постели.

В руках у него был свежий номер журнала. Блэквудские издатели неизменно игнорировали письма Брэнуэлла с предложениями писать для журнала статьи, которые, как он уверял,