Не бойся меня - Дарина Александровна Стрельченко
– Хочешь спрятать дерево – спрячь его в лесу? – хмыкнул папа и допил зеленый чай. – Договорились. – Он поставил чашку. Взял Сашу за руку. Она попыталась высвободиться, но папа сжал ее пальцы. – Саш. Если бы были… если бы было что-то еще, ты бы сказала мне? Я про последние дни.
– Да. Да, я бы сказала тебе, папа, – твердо ответила Саша. – До вечера. Приходи пораньше. Я тут просто с ума схожу от скуки.
О да, куда уж скучнее.
Она сдалась, забросила статьи и скетчи, не открывала рабочую почту – да какая теперь разница. Удивительно, что жизнь за пределами гостиницы, за стенами этого номера и вне этого анонимного адреса, с которого приходят новые и новые письма, еще идет… В течение дня писем было так много, что Саша копила их и читала по три или четыре за раз. Не торопясь, задвинув шторы, томясь от духоты. Стыда. Любопытства.
А потом, однажды, она раздвинула шторы, спрятала телефон и решила, что снова возьмется за текст. Но не за домашки, не за задания «Эклектики» и статьи «Известий». Она попробует написать что-то свое. Что-то абстрактное и спокойное, историю, где нет места тьме, стыду и страху. Письменный мир, в котором она будет контролировать каждый поворот, каждую страницу. Где она сама будет решать, где остановиться.
…мир, в котором она будет контролировать каждый поворот…
Что-то взрывалось, разбивалось внутри Саши. И на экране появлялось вовсе не доброе и абстрактное. На экране возникали вполне конкретные мрачные и подробные строки, которые вполне могли бы стать ответами на все его письма.
Стены плавились и кружились под весенним солнцем, с обоев смолистыми каплями стекала хмурая, сырая, умершая зима. Саша сдалась и начала записывать все его письма, которые удалила. Все, что помнила из них. Она удивлялась, что помнила так много. Так подробно. Это была не добрая светлая история. Это был жуткий дневник последних недель. Это был триллер под названием «Са-ша».
Она пришла в себя, когда позвонила горничная. Попыталась вырваться из вязкой, липкой, заставляющей потеть тьмы, принялась искать питерских эковолонтеров и даже записалась на субботник завтра утром – наверняка папа согласится, он ведь не работает завтра, наверняка пойдет вместе с ней…
Кровать подрагивала и двигалась, стул притягивал и не выпускал. За окном вращался день, и Нева обвивала Землю.
– Кого ты обманываешь, Саша? – вслух спросила она сама себя. И рассмеялась в зеркало, в черные расширившиеся зрачки, поглотившие радужку, в белое лицо. – Меня ты не обманешь.
Что-то писал Вадим. Лена. Арина. Оксана. Редактор «Известий». Саша выплывала, вылезала, выпутывалась из паутины, только чтобы ответить маме. Сердце колотилось. В середине дня она снова забралась в кровать, накрылась с головой и в темноте пыталась унять сердце.
– Кого ты обманываешь, Саша?
Когда питерское солнце пошло на закат и река заблестела, превращаясь из стальной полосы в вишневый компот, позвонил папа.
Посверкивал на столе нож.
– Саш, я задержусь. Раньше девяти точно не приду. Не хандри там, ладно? Хочешь пиццу?
– Я хочу, чтобы ты пришел, – чуть не плача, выдохнула Саша.
Я хочу, чтобы ты пришел, папа. Чтобы ты выдернул меня из этих мыслей. Я уже не могу одна! Я вот-вот растворюсь в них. Меня утянет. Меня вот-вот утянет. Папа! Папа, пожалуйста, приходи!
– Но пицца – тоже классно.
Я тону, я тону, папа.
– Саш, я вот еще что подумал. Ты же вообще не спишь, по-моему, ночью. Не девочка, а половина панды. Давай попробуем психотерапевта найти. Прям тут, в Питере.
Сердце пропустило удар. Все внутри крикнуло: да! Саша выдавила сухо:
– Нет.
– Нет так нет, – очень легко сдался папа. – Тогда… до вечера?
– До вечера, пап.
– Как обычно, «Четыре сыра»?
– Как обычно, «Четыре сыра».
Саша упала спиной на кровать. Кружились стены. Люстра то опускалась, то поднималась к самому потолку, становилась плоской, превращалась в паука.
Психотерапевт. Это новая пачка «Цеплекса». Это ночи без снов. Это механический и глухой покой внутри.
Это проговорить свои эмоции снова. Постороннему человеку. Учитывая, что он все знает, все видит, достанет ее где угодно. Он все еще не до конца внутри ее головы. Но если он узнает, что она отправилась к психотерапевту, для него недолго останется тайной то, что она расскажет врачу.
Это быть осужденной. Это непременно быть осужденной за все: от вечеринки с «Фатумом» и «Контрсталией» и графы «О себе» до мыслей, чувств и желаний сегодня, сейчас, в этот самый миг. А это значит – вина и стыд станут еще сильнее. Как люстра-паук, спустятся и вонзятся. Вцепятся и не отпустят. Совсем как он.
А мысли, картинки, письма продолжаются, продолжаются, продолжаются…
– Саш… – Папа все же попробовал поднять тему еще раз, уже почти ночью – он задержался до одиннадцати, пришел усталым и серым: что-то не ладилось на их стройке. – Давай все-таки попробуем… с психологом.
– Пап, я и так живу тут незапланированно. Это офигеть как дорого: эта гостиница, и вся еда тут, и наши прогулки… Пап. Папа, это просто очень дорого. Давай, пожалуйста, не будем.
Лежа в кровати, Саша перебирала в голове то, что чувствует, – как страницы, переложенные сухими листьями, как флакончики с ароматами, как грязные шелковые футболки и кружева.
Тревога. Страх. Усталость от постоянного напряжения. А еще все-таки надежда на спасение или развязку. А еще – уже совсем раскрошившаяся, как корка вчерашнего пирога, иллюзия безопасности, оттого что отец рядом. А еще – желание жить нормальной, самой обыкновенной и скучной жизнью без этих пряток, без этих писем, без…
– Без тебя, без тебя, без тебя! – яростно в подушку закричала Саша. И не помнила даже, как из соседней комнаты прибежал папа, тряс ее за плечи и отпаивал вонючей теплой водой.
Глава 2–1
Я вижу тебя в прохожих
Я иду от вокзала: через Площадь Восстания, потом по Невскому, где пожилые женщины уже продают нарциссы, подснежники и фиалки. Падает апрельский мягкий и теплый снег, прозрачные раскисшие улицы уходят в бесконечность почти хрустального, почти стеклянного тумана. Мне кажется, в тумане лежит твой предел, перешагнув который уже не вернешься. Свой я перешагнул давно. После него было так много всего, но все это оправданно, потому что в итоге дорога привела меня к тебе. Или – приведет к тебе. Или – ведет прямо сейчас.
Я не знаю, в какой вы гостинице или квартире. У меня удивительно тихое и лиричное настроение в эту неделю, что я хожу по Питеру, высматривая тебя. Ты мерещишься мне в прохожих.
