Не бойся меня - Дарина Александровна Стрельченко
Привет, Вадим! Ты не обиделся, точно?
Нет. Но ты, конечно, резкая. Как дела?
Практически то же самое для «Известий»: сократить черновик пострелиза ярмарки. Вычитать заметку. Посмотреть, что подобрал бильдредактор. Параллельно – сообщение от Арины и огромное письмо ей в ответ: про все и по-честному. Хоть с кем-то можно быть честной до конца… почти до конца.
Да потихоньку. Вот заканчиваю с учебой на сегодня. А у тебя как в институте?
Готовимся к зачету по экономике.
Доклад по отличиям в освещении работы ООН в СМИ разных стран. Согласование ярмарочных фотографий.
Саша повертела головой, разминая шею, сделала зарядку для глаз. А когда вернулась к ноутбуку, обнаружила очередное сообщение от Вадима:
Саш, с тобой точно все хорошо?
Екнуло внутри.
Да.
Ты правда так резко уехала.
Я же сказала, это из-за Эклектики. Не волнуйся, пожалуйста.
Если что, ты можешь рассказать мне.
Не могу, Вадим. Прости. Не могу.
Да, я понимаю. Не переживай.
Подготовка вопросов для интервью с главой управления образования Кавенецка – ежегодная статья в преддверии выпускных.
Звонок с местного телефона.
– Добрый день! Вам нужна уборка в номере?
– Нет. Спасибо.
Солнце, бьющее в стекла, и первый в году теплый день.
* * *
Бежали дни. На Питер наступала весна, и вечерами они с папой гуляли дольше и дольше, правда, никогда – до полной темноты. Страхи отступали, приходили новые и новые задания: из «Эклектики», из «Известий», из чата группы. Время до полудня Саша тратила на учебу, время после – на работу и стажировку. И удивлялась сама – тому, как легко у нее получилось устроить все это, как неожиданно она оказалась сначала в Кавенецке, потом – в Питере; какие мрачные жуткие вещи привели ее к такому положению дел. Удивлялась и словно со стороны смотрела на эту хмурую девушку, склонившуюся за столом в недорогом и полупустом гостиничном номере. Она щелкала по клавишам, делала заметки в блокноте, переписывалась с одногруппниками и коллегами, иногда улыбалась. Иногда задумывалась. Иногда срывалась, заходила в режим «инкогнито» и начинала искать.
симптомы посттравматического расстройства|
как справиться с тревожностью|
мне кажется меня преследуют что делать|
серийный маньяк насиловал девушек с длинными косами|
почему мне снятся повторяющиеся сны|
почему мне снятся эротические сны|
Снова вопросы для интервью. Заключение в докладе о портретном очерке. Болтовня с Оксаной – про работу и просто так.
как перестать видеть эротические сны|
как контролировать свои эмоции|
психология маньяков|
мне страшно|
– Пап, – сказала она как-то, когда они бродили по Большой Конюшенной в поисках пышечной. – Давай купим газовый баллончик.
Папа нахмурился. Молча взглянул на нее, а потом полез в свою сумку. Вынул и с кривой улыбкой вручил ей продолговатый, совсем крохотный баллончик, который запросто мог уместиться в ладони.
– Спасибо, – сглотнув, сказала Саша. – А еще…
Папа кивнул, ободряя, но она запнулась. Слова, всего лишь слова, их так просто произнести. Но, кажется, не в этот раз.
– А еще я, кажется, уже хочу спать, – очень вяло и очень неправдоподобно зевнула она. – Папа… пойдем в гостиницу. А еще – ты совсем не рассказываешь, как у тебя дела тут. Расскажешь?
Глава 2
Я тону, я тону, я тону
Как-то утром, вернувшись с завтрака – круассан с маслом, каша, капучино и пирожок, – Саша выглянула в окно и поняла, что чешутся руки. Чешутся нарисовать то, что она видит: ряды крыш, трубы, выглядывающие кирпичи в старых стенах, провода, трамвайные линии и далеко-далеко – блеск Невы. Или какой-то другой реки, которая там текла. Сколько она не рисовала? С тех пор, как удалила страницу и группу? Уже несколько недель… С ума сойти. Она никогда, никогда, сколько себя помнила, не делала таких перерывов.
Саша отодвинула ноутбук и грязные чашки, освободила пространство, заточила карандаш и подвинула стол так, чтобы было видно пейзаж за окном.
Черный квадратный блокнот в две ладони, линер 0,5 и карандаш. Ее стандартный выбор, привычный и постоянный.
Рука слегка дрожала от предвкушения. Саша вздохнула – и начала.
Какое же это наслаждение. Словно сотню лет не трогала карандаш. Скрип графита по бумаге. Шорох листов, сухость, когда бумаги касается кожа. Крошки обломившегося грифеля, заточенного слишком остро. Деревянная стружка. Смазанные штрихи. Саша поднесла скетч к лицу и вдохнула; ей всегда нравилось представлять, чем пахнет рисунок, и иногда удавалось услышать запах. Этот скетч пах просыпающейся рекой и асфальтом, масляной выпечкой и кофе из бесконечных питерских лавочек и кофеен. И – свободой. И – страхом. Страхом пахло все.
* * *
Привет, как дела?
Да вроде бы все в порядке. А ты как? Как там экономика?
Пока жива. Саш, все хочу спросить, почему ты удалила свою группу?
Ну… считай, что это был творческий кризис.
Саш, у тебя точно все хорошо?
Правда, Вадим.
Мне кажется, ты сердишься на меня за ярмарку.
С чего?
Молчишь, пишешь реже обычного, плюс мне показалось, что, возможно, я тебя обидел.
Да ну перестань. Глупости.
Я вообще не хочу как-то давить, но мне правда кажется, что у тебя что-то случилось. Если что…
Я помню.
Да, у меня что-то случилось. Еще какое «что-то». Но я не могу рассказать тебе об этом, Вадим. Я не могу даже сказать, где я на самом деле. Потому что вдруг ты – это он.
* * *
Каждый день время до полудня превращалось в сумасшедшую гонку: статьи, вопросы, билеты, чаты, задания и задачи, фотографии, доклады и отчеты. Каждый вечер, когда, возвращаясь все позже, с работы приходил папа, превращался в окошко в детство. В те времена, когда он оставался с Сашей, если она болела, когда они ходили гулять на выходных или на праздник, и были такие же ясные прохладные весны, воздушные шары, крохотная листва, качели и печенье прямо на улице
