Лекарь Империи 7 - Александр Лиманский

— Вижу образование, — констатировал Киселев, осторожно вводя пальцы в рану и пальпируя правую долю. — Вот здесь. Плотное, около десяти сантиметров в диаметре.

— Вот оно! Ну же! Вскрывайте! Там точно гной, говорю тебе! — нетерпеливо заерзал на краю операционного светильника невидимый Фырк.

— Делаем контрольную пункцию, — следуя протоколу, распорядился Киселев.

Сестра подала длинную иглу со шприцем. Он аккуратно ввел ее в центр образования. Медленно потянул поршень на себя. В шприц начала поступать густая, мутно-желтая жидкость.

Стандартный, единственно верный по уставу ход. Подтвердить наличие жидкого содержимого перед вскрытием. Правильно, но предсказуемо. Он не искал новых путей, он шел по проторенной дороге.

— Вскрываем, — скомандовал он.

Он сделал небольшой разрез на капсуле печени. И тут началось нечто странное.

Из разреза не хлынул гной, как это обычно бывает при вскрытии абсцесса под давлением. Вместо этого из него медленно, как зубная паста из тюбика, начала выдавливаться волна густой, охряной, желто-зеленой жидкости.

Литр, не меньше. Она заполняла подпеченочное пространство, и в воздухе операционной не появилось главного — запаха.

Первый сигнал тревоги — запах. Вернее, его полное отсутствие.

Любой бактериальный процесс такого масштаба, будь то анаэробный или аэробный, произвел бы смрад, который ударил бы в нос, как кувалдой.

А это… пахло только кровью и озоном от работающего коагулятора. Это был не гной. Это был стерильный распад тканей.

Вопрос номер один: что убивает клетки печени так эффективно, не оставляя после себя никаких бактериальных следов?

— Аспиратор! Быстрее! — скомандовал Киселев, и его голос впервые за операцию дрогнул от удивления.

Я уже держал наготове трубку отсоса, убирая густые массы из брюшной полости.

Мы промывали полость раствором, снова и снова, пока она полностью не очистилась. Нашему взору предстала жуткая картина — огромная полость внутри печени с грубыми, неровными, сероватыми некротическими стенками.

— Некроз тканей… — ошеломленно пробормотал Киселев, глядя в рану. — Но что, черт возьми, его вызвало?

— Дренажи ставим? — я вернул его к реальности техническим вопросом.

— Да… обязательно. Два широких силиконовых.

Мы установили дренажи, вывели их наружу. Начали ушивать рану. Операция технически была завершена.

Пациент был избавлен от огромного токсичного очага. Но это не было лечением. Это была лишь симптоматическая помощь.

Мы убрали следствие, но причина болезни осталась в его теле. Установить два дренажа — это как вычерпать воду из лодки, не заделав пробоину. Мы выиграли ему время.

И теперь моей задачей было использовать это время, чтобы найти настоящую причину. И у меня уже была одна догадка.

До самого вечера я был погребен под лавиной рутинных дел, которые обрушились на отделение после выходных. Новые поступления, коррекция назначений, консультации с терапевтами. Лишь когда рабочий день подошел к концу, меня вызвали в лабораторию.

Лаборантка Светлана, худенькая женщина лет сорока с вечно усталыми глазами, указала на микроскоп.

— Илья Григорьевич, посмотрите, пожалуйста. Я такого никогда не видела.

Я приник к окулярам. На предметном стекле, окрашенная по Граму, распласталась та самая жидкость из печени полковника Обухова.

— И что там? — спросила Светлана, стоя за моей спиной.

— Ничего, — я отстранился от микроскопа. — Точнее, ничего из того, что должно здесь быть.

— Это ведь не гной? Я не ошиблась? А что же тогда?

— Клеточный детрит. Каша из некротизированной ткани печени. Мертвые гепатоциты, обломки ядер, жировые капли. Но признаков инфекции нет. Ни единой бактерии. И, что самое странное, почти полное отсутствие нейтрофильных лейкоцитов.

Картина стерильного ликворфакционного некроза.

Дифференциальный диагноз: Ишемия? Атипичная локализация, нет сосудистой патологии в анамнезе.

Токсическое поражение? Возможно, но течение слишком медленное.

Аутоиммунный процесс? Вероятно, но почему в виде одного массивного, инкапсулированного очага? Ни одна из версий полностью не объясняла клинику.

— Может, я плохо посмотрел? — Фырк забрался на тубус микроскопа. — Давай еще раз нырну в этого полковника!

— Светлана, сделайте, пожалуйста, посев этого материала на все возможные среды, включая грибковые и анаэробные. И отправьте образец на гистологию в областной центр.

— Уже отправила, — кивнула она. — Результат будет дня через три, не раньше.

Я вернулся в палату к Обухову. Он уже полностью отошел от наркоза и даже пытался читать книгу. Увидев меня, он слабо улыбнулся.

— Ну что, господин лекарь, вычистили из меня эту заразу?

— Вычистили, — подтвердил я. — Но теперь наша главная задача — выяснить причину, чтобы она не вернулась.

Фырк, не дожидаясь моей команды, нырнул в пациента для контрольного осмотра. Через минуту он вынырнул обратно, и его мысленный крик был полон паники.

— Двуногий! Оно растет обратно! Полость уже начала заполняться той же самой дрянью!

Глава 4

— Что значит растет обратно? — машинально спросил я.

— То и значит! Сам посмотри, — возмутился Фырк

Тело среагировало раньше, чем мозг успел обработать информацию. Никакого страха, только резкий, холодный всплеск адреналина, обостривший слух и зрение до предела.

Мир сузился до койки пациента. Три быстрых, бесшумных шага — и моя рука уже лежала на правом подреберье Обухова.

Хорошо что больше чем на половину я уже восстановился. Я активировал Сонар.

Картина, которую я увидел, противоречила всем законам биологии и медицины. Полость, которую мы так тщательно вычистили и дренировали всего шесть часов назад, уже на треть была заполнена той же самой мутной, бесструктурной массой.

Процесс шел прямо сейчас.

Я видел это на клеточном уровне: здоровые, полнокровные гепатоциты по краям полости внезапно темнели, их мембраны съеживались, а затем они просто распадались, превращаясь в ту же самую серую кашу.

Данные противоречат известным биологическим моделям.Скорость некроза и регенерации патологической ткани превышала все мыслимые пределы. Это был не рецидив абсцесса — он не мог сформироваться за шесть часов в дренированной, стерильной полости.

Мы убрали мертвые ткани, но фабрика по их производству продолжала работать в усиленном режиме.

Что-то активно уничтожало его печень в реальном времени.

Я бросил взгляд на монитор. Температура — тридцать восемь и пять. Объективное подтверждение, что в организме идет активный патологический процесс.

— Фырк, — мысленно произнес я, мой голос был абсолютно спокоен. — Ты ошибся. Это не гнойник.

— Как не гнойник⁈ — возмутился бурундук, материализуясь на спинке кровати. — Я же сам видел! Густая, мутная дрянь!

Он видел результат, а не процесс. То, что похоже на гной, но не является им по сути.