Лекарь Империи 7 - Александр Лиманский

— Ладно, говори.

— У меня есть мои пациенты, которых я веду. Яна Смирнова, Ашот, Артур. Я их оставить не могу.

— Переложи на ординаторов. Они уже не дети.

— Нет.

— Разумовский! — в его голосе прорезался металл.

— Мои пациенты — моя ответственность. Новых плановых пациентов я буду брать только с вами.

Киселев тяжело вздохнул, понимая, что проще уступить в малом, чем продолжать бессмысленный спор.

— Хорошо. Твоими занимайся сам в свободное от моих операций время. Новых — только со мной. И раз уж мы договорились, у меня как раз есть один интересный случай. Пошли.

Компромисс достигнут. Я отстоял свою минимальную автономию.

Он показал свою власть, но понял, что со мной нельзя говорить только с позиции силы. Это был не союз, как с Шаповалом. Вынужденное и очень хрупкое перемирие. И оно продлится ровно до первой моей ошибки.

Пока мы шли по гулкому коридору к палатам, Киселев вводил меня в курс дела. Говорил он сухо, отстраненно, перечисляя факты, как диктор в новостях.

— Обухов Виталий Валентинович, пятьдесят лет. Бывший военный, полковник в отставке. Мужик крепкий, анамнез чистый, никогда ничем серьезным не болел. Поступил к нам неделю назад. Неясные боли в животе, тошнота, периодическая лихорадка до тридцати девяти. Симптомы тянутся уже несколько месяцев.

— Абсцесс печени? — предположил я самый очевидный и вероятный диагноз.

— Так все и думали, — криво усмехнулся Киселев. И в этой усмешке было скрытое торжество. Он был доволен, что я попал в ту же ловушку, что и все остальные. Он не искал помощи, он устраивал мне экзамен. — Дежурный хирург, заведующий терапией Гогиберидзе, я сам. Влили в него три разных курса самых мощных антибиотиков, которые у нас только есть. Эффект — абсолютный ноль. Стало даже хуже.

Три курса антибиотиков без эффекта. Это была ключевая информация.

Значит, либо это атипичный, крайне резистентный возбудитель, либо это вообще не бактериальная инфекция. Терапевты и хирурги уперлись в диагноз «абсцесс» и пытались проломить стену головой. Классическая ошибка.

— Анализы? Амебиаз, эхинококкоз исключили?

— Все исключили, — методично отбивал он мои предположения. — Серология отрицательная. Кровь на стерильность — трижды чистая. Никаких бактерий, никаких паразитов. Все мыслимые онкомаркеры в норме. Это не рак.

Интересно. Очень интересно. Диагностическая загадка.

Когда все очевидные диагнозы не подтверждаются, значит, нужно искать то, о чем никто не подумал. Они ищут лошадь, а нужно искать зебру.

— Что показывает визуализация?

— И УЗИ, и КТ показывают одно и то же: крупное, до десяти сантиметров, объемное образование в правой доле печени. Выглядит как многокамерный абсцесс или сложная киста. Пункцию под контролем УЗИ делали. Получили около двадцати миллилитров густой, мутной жидкости без запаха. Лаборатория дала заключение — бактерий и атипичных клеток нет.

— Дай-ка я загляну в этого дядьку! — зашевелился в кармане Фырк. — Может, что интересное увижу!

— Валяй, — мысленно разрешил я.

Мы вошли в одноместную палату. На койке лежал мужчина, в котором даже сквозь измученность болезнью и больничную пижаму угадывалась военная выправка. Он уже был переодет в операционную рубаху, а рядом стояла анестезиологическая сестра, готовя его вену для катетера. Все было готово к экстренному вмешательству.

— Виталий Валентинович, это целитель третьего класса Разумовский, — представил меня Киселев. — Будет мне ассистировать.

— Здравия желаю, господин лекарь, — Обухов крякнул, но попытки приподняться не сделал. — Надеюсь, вы сегодня положите конец моим мучениям.

— Сделаем все возможное, — я подошел ближе, положив руку ему на плечо. — Как самочувствие?

— Паршиво, если честно, — без жалоб, как о факте, сообщил он. — Температура скачет, живот ноет, слабость такая, что до туалета дойти — уже подвиг.

Фырк тут же нырнул в пациента, а я сделал вид, что провожу финальный осмотр, аккуратно пальпируя живот. Данные пальпации полностью соответствовали картине абсцесса. Печень увеличена, край закруглен, болезненна при надавливании. Любой хирург, не задумываясь, взял бы в руки скальпель. Но жидкость из пункции была стерильна… Антибиотики не работали… Что-то здесь не сходилось.

Фырк вынырнул из пациента, взволнованно отряхиваясь.

— Двуногий! Там огромный гнойник! Размером с твой кулак! Стенки толстые, как броня! А внутри какая-то мутная каша! Бактерий я не вижу, но это точно абсцесс!

Итак, Фырк подтверждает наличие объемного образования с жидким содержимым. Но его вердикт «точно абсцесс» — это его интерпретация. Он не микробиолог. Он видит «гной», но не видит причину. «Каша» без бактерий — это не гной. Это… что-то другое. Некротические массы? Продукт распада опухоли, которую не видят маркеры? Или результат работы какого-то не-бактериального возбудителя?

Киселев посмотрел на меня, затем на пациента.

— Ну что ж, консервативное лечение неэффективно, ждать больше нельзя, — произнес он свой окончательный вердикт. — Пациент готов, бригада ждет. Разумовский, ты готов?

Для него, как для хирурга, решение было очевидно. Если не знаешь, что внутри, — вскрой и посмотри. Классический подход. Я бы предпочел сначала получить больше данных, но времени на это не было. Операция уже назначена по экстренным показаниям.

— Готов, — твердо ответил я.

— Тогда через пятнадцать минут в операционной.

Он развернулся и вышел. У меня было пятнадцать минут. Пятнадцать минут, чтобы мысленно перебрать все известные мне атипичные патологии печени и подготовиться к любым сюрпризам, которые могли ждать нас внутри.

Операционная Киселева была отражением его самого.

Ни одного лишнего инструмента на стерильном столике, ни одного случайного движения со стороны операционной сестры, ни одного лишнего слова от анестезиолога.

Это была не творческая мастерская Шаповалова, где вечно царил управляемый хаос. Это был завод по ремонту человеческих тел. Эффективный, выверенный до миллиметра, но абсолютно бездушный.

Я стоял напротив Киселева через операционный стол, выполняя привычные обязанности первого ассистента — тампоны, зажимы, аспирация. Пациент Обухов лежал под наркозом, его жизненные показатели ровной линией рисовались на мониторе. Анестезиолог коротко кивнул — можно начинать.

— Скальпель, — Киселев протянул руку, не глядя.

Разрез по Федорову — длинный, огибающий правую реберную дугу.

Лезвие шло плавно, точно по намеченной линии. Послойное рассечение тканей, аккуратный гемостаз с помощью коагулятора. Ни одного лишнего движения, минимальная кровопотеря.

Техника была безупречной. Он мог быть осторожным администратором, но здесь, за операционным столом, он был мастером своего ремесла.

Это вызывало уважение.

— Ранорасширитель.

Металлические крючья развели края раны, открывая доступ к брюшной полости. Печень предстала перед нами