Совок порочного периода - Алексей Небоходов
Алёна всхлипывала тихо и настойчиво; по интонации я понял бы даже с закрытыми глазами – теперь это было скорее облегчение или сбой в системе защиты организма. Она вдруг развернулась ко мне лицом полностью; глаза были дикие от стыда и отчаяния, но губы дрожали в каком-то беззвучном вопросе:
– Что со мной происходит? – прошептала она, и в голосе звучал неподдельный ужас. – Почему мне… почему я…
Я не ответил, только усилил движения. Она выгнулась, прижимаясь спиной к моей груди. Дыхание стало прерывистым, кожа покрылась испариной. Я чувствовал, как дрожит её тело – уже не от страха, а от нарастающего напряжения.
Мы снова перевернулись. Теперь она на спине, её ноги обвивали мою талию, притягивая ближе. Глаза были закрыты, но не зажмурены – просто закрыты, словно она погрузилась в себя, в свои ощущения.
– Нет… Я не хочу этого чувствовать, – шептала Алёна, сжимая зубы и цепляясь за подушку обеими руками так, словно могла остановить ими всё, что внутри неё начинало вибрировать и сводить с ума. Новая волна удовольствия катилась по телу, и она пыталась заглушить её жалкими остатками воли: – Это неправильно, слышишь? Я не должна…
Она почти задыхалась в этом шёпоте; каждое слово давалось с трудом, потому что губы дрожали и язык путался от избытка эмоций. Голос становился всё тише, всё более беспомощным. Она вновь и вновь повторяла себе эти заклинания – «я не должна», «я не могу», «я никогда» – но между ног уже скопилось столько электричества, что при каждом моём движении оно взрывалось спазмами по всему телу.
Она всхлипывала и ругала себя вполголоса; глаза были подёрнуты мутью из слёз и чего-то ещё – будто бы мозг отказывался принимать происходящее за реальность, а тело предавало её на каждом вдохе. Я видел, как это разрывает её изнутри: каждая клетка восставала против ума, который тщетно пытался затормозить то старое животное в себе.
Её бёдра стыдливо поднимались навстречу моим движениям, несмотря на все запреты. Пальцы сжимали простыню так отчаянно, что костяшки белели. Лицо раскраснелось от стыда; на щеках расплывалась испарина. Она кусала губу до крови и сквозь слёзы умоляла вслух: – Пожалуйста… прекрати… пожалуйста…
Но даже этот голос звучал обманчиво: он был подавлен новым чувством – смесью растерянности и первобытного любопытства к самой себе. Я наблюдал это преображение с тем спокойствием мясника или хирурга: шаг за шагом я вырезал из неё прежнего человека и показывал то существо, о существовании которого она не подозревала.
В какой-то момент сопротивление исчезло вовсе; Алёна лишь содрогалась всем телом в такт толчкам и бессмысленно повторяла свои заклинания, как будто сама уже не знала, для кого их произносит.
Но тело не слушалось разума. Оно жило своей жизнью, откликаясь, требуя, стремясь к разрядке. Я видел, как она борется сама с собой – разум против плоти, стыд против удовольствия.
И плоть побеждала.
Движения стали синхронными, слаженными. Мы дышали в унисон, двигались как единое целое. Её руки больше не отталкивали – они притягивали, царапали спину, вплетались в волосы.
– О боже, – выдохнула она, и в голосе не было больше отчаяния. Только изумление и страх перед тем, что происходит с её телом. – Я не могу… я сейчас…
Напряжение нарастало, как волна перед бурей. Она выгнулась, вскрикнула – не от боли, а от невыносимой остроты ощущений. Я чувствовал, как содрогается её тело, как пульсирует внутри.
Мы достигли пика почти одновременно. Она вцепилась в меня, прижалась так крепко, словно боялась утонуть. Крик, который вырвался из её горла, был криком не жертвы, а женщины, познавшей наслаждение.
А потом – тишина. Только тяжёлое дыхание и стук сердец. Она лежала подо мной, не двигаясь, и я чувствовал, как по её телу пробегает дрожь – последние отголоски оргазма.
Реальность вернулась медленно, но неотвратимо. Я скатился с неё, лёг рядом. Не смотрел, но чувствовал – она плачет снова. Тихо, почти беззвучно. Плачет от стыда за то, что получила удовольствие от насилия. За то, что тело предало её.
А я лежал и смотрел в потолок, чувствуя, как опустошение заполняет меня изнутри. Сделано. Черта перейдена окончательно. И самое страшное – в конце она откликнулась. Не просто терпела – участвовала.
Это делало мою вину ещё тяжелее. И её тоже.
Я лежал неподвижно, боясь нарушить тишину даже дыханием. Рядом Алёна свернулась в позу эмбриона, обхватив колени руками. Дрожь пробегала по её телу волнами – то усиливаясь, то затихая. В полумраке комнаты я видел, как блестит пот на её спине, как вздрагивают плечи от беззвучных всхлипов.
Но это были уже другие слёзы. Не те, что текли в начале – от боли, страха, унижения. Теперь она плакала от стыда за собственное тело, предавшее её так жестоко. Я знал это, потому что видел её лицо в момент оргазма – изумление, почти ужас от ощущений, которых она не ждала и не хотела.
Я протянул руку, коснулся её плеча. Она дёрнулась, словно от удара током, отодвинулась к самому краю кровати. Но места было мало, и она просто замерла там, напряжённая, готовая в любой момент сорваться и убежать.
– Не трогай меня, – прошептала она. Голос был хриплым, надломленным. – Пожалуйста, больше не надо.
Но я уже чувствовал, как во мне снова поднимается желание. Вид её обнажённого тела, память того, как она отзывалась, двигалась подо мной – всё это было слишком сильным искушением. Тёмная часть меня, та, что взяла верх сегодня, хотела большего.
Я придвинулся ближе, обнял её со спины. Она попыталась вырваться, но я держал крепко. Чувствовал, как бьётся её сердце – быстро, панически.
– Хватит, – взмолилась она. – Ты уже получил, что хотел. Отпусти меня.
Но моё тело уже откликалось на близость её тела. Руки скользили по её коже, находя чувствительные места. Она вздрагивала от каждого прикосновения, пытаясь уклониться, но в узком пространстве кровати это было невозможно.
– Твоё тело помнит, – прошептал я ей на ухо, и она содрогнулась. – Помнит, как тебе было хорошо.
– Это неправда! – почти выкрикнула она. – Мне не было… я не хотела…
Но когда моя рука скользнула ниже, между её ног, мы оба узнали правду. Она была влажной – всё ещё, или снова, не имело значения.
Тело не лжёт. Эта простая истина ударила нас обоих – меня торжеством, её отчаянием. Мои пальцы скользили по влажным складкам, и она издала звук – не стон, не всхлип, что-то среднее между протестом
