Падаванство (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Порт оформился.

С большим таким каменным пирсом, уходящим на приличную глубину. Пока одним, но уже взрослым. До такой степени, что в будущем по нему можно будет проложить сверхтяжелые рельсы для паровых кранов, и рядом — для вагонов.

Удалось соорудить три волноломных островков — искусственных рифов на подходах к бухте. В планах же в полный рост стояли волноломы из плавучих бетонных дебаркадеров. Ну, чтобы выводить их на большие глубины, не сильно затратным образом и мешая слишком уж подводным течениям.

Жилой фонд строился.

Каменный.

Склады.

Судоремонтный заводик с сухим доком и цементный проступали, угрожая с месяца на месяц войти в эксплуатацию…

Впрочем, главной проблемой Новороссийского порта были зимние ветра. Холодный воздух переваливал через Малиновый хребет[3] и прижимаемый к земле гравитацией и теплым морским ветром, начинал разгоняясь, спускаться к воде. И если на вершине хребта скорость ветра достигала обычно не более 5–10 м/с, то у воды в районе бухты могла «взлетать» до 60–80 м/с, достигая уровня полноценного урагана[4]. Даром что ограниченного по масштабу.

Да, не каждый год и даже не каждое десятилетие такой кошмар случался. Однако сильные ледяные ветра штормового уровня дули здесь каждую зиму месяц, а то и два совокупно. Из-за чего в эти дни порт Новороссийска превращается в опасную ловушку для кораблей. Да и людям легче не становилось.

Что с этим делать?

Лев Николаевич собрал консилиум в Казанском университете. Где резюмировали, что раз холодный воздух разгоняется постепенно и прижимается к самому склону, то там его и «ломать». То есть, замедлять, затрудняя его движение, и не давать разгоняться[5].

Сказано — сделано.

Будучи по духу тем еще волюнтаристом и большевиком, Лев не стал рассусоливать. По самой кромке встал первый барьер — обычная каменная стена по кромке хребта, закрывающий явные «промоины», дабы ветер распределялся более равномерно. А дальше уже шли каскады насыпей с профилем горнолыжных трамплинов. То есть, пологие со стороны набегающего ветра, а потом вильнув вверх резко обрывающие. Специально для того, чтобы ломать ламинарные потоки, формируя завихрения.

Никакой особенной прочности от этих валов не требовалось. Просто отвалы. Между которых старались сформировать густой массив хвойного леса в несколько ярусов. От вечнозеленых кустарников до здоровенных кедров… в будущем. Сильно в будущем. Вот перпендикулярно ветру и высаживали рядами деревья разных пород, чередуя ярусы. С зазорами между ними, чтобы обслуживать было можно и больше вихревых потоков, вызываемых переходами.

Вот.

И работы шли.

Быстро шли.

Благо, что рабочих рук хватало.

Из Османской империи уже переехало около десяти тысяч христиан, да из Соединенных штатов порядка восьми тысяч. И число переселенцев увеличивалось… активно прокручиваясь через «мясорубку» ускоренной ассимиляции.

В этом вопросе Лев, как раз большевиком не был. Поэтому не собирался оставлять своим наемным работникам право на самоопределение и прочие благости блаженные.

Кто там на каком языке говорит и во что верит графу было решительно неважно. В принципе. Просто потому, что им всем предоставлялись только и исключительно православные священники, а всякие переговоры и делопроизводство велось строго на русском языке. Причем это оговаривалось сразу, чтобы ни у кого никаких вопросов потом не было.

Ясное дело — знал этот язык мало кто из переселенцев.

Но не беда. Главное — желание изучать.

Религия же…

Лев Николаевич придерживался вестфальской логики: чья власть, того и вера. Просто для того, чтобы избежать совершенно ненужных ему религиозных конфликтов в таком интенсивном «плавильном котле».

Кто-то хочет молиться как-то иначе?

Пожалуйста.

Но дома, тихо и не привлекая внимания. Из-за чего, кстати, его люди даже не пытались вербовать мормонов, амишей и прочих представителей радикальных религиозных групп…

Он давал людям возможность построить жизнь в новой для них стране. Но на своих условиях. Которые, несмотря на определенную суровость выглядели намного лучше тех, в которых люди оказались в Соединенных штатах после поражения, и в Османской империи после начала массового притеснения христиан.

И дело шло.

Не только на словах, но и под присмотром казаков Бакланова, которые спуска никому не давали.

В плане питания этот бурный рост населения компенсировался целой флотилией из дюжины «шаланд», которые занимались ловлей рыбы. А также перекупкой зерна, которое бы ушло в этом случае на экспорт.

А вот топливо…

С ним имелась проблема. Обеспечить поставки нефти в нужном объеме граф пока не мог, поэтому вкладывался в уголь. Относительно местный — с Донбасса, который потихоньку-полегоньку развивался. Став самым крупным покупателем этого ископаемого топлива. Из-за чего ему пришлось примиряться с Михаилом Семеновичем Воронцовым — бывшим наместником на Кавказе. Для чего даже под ручку с императором навести его в Санкт-Петербурге, минувшей зимой.

Так-то он жил в Одессе, бывая в столице наездами. А тут вот — совпало…

— Николай Павлович, я не хочу с этим человеком иметь никаких дел.

— Даже если я вас попрошу?

— Прошу вас так не поступать. Я уже не так здоров и просто не вынесу такого.

— И вам не стыдно, Михаил Семенович?

Воронцов промолчал, не удостоив своим ответом графа — человека, из-за которого, как он считал, его сняли с кавказского наместничества. Что ударило и по его репутации, и по деньгам. Сильно.

— Шантажируете императора, угрожая увольнением. Со мной не хотите поговорить. Может мне вас на дуэль вызвать? — фыркнул Толстой.

— Лев Николаевич! — воскликнул Николай Павлович.

— А что я? Я ничего. Толковый же администратор, а строит из себя… прости господи, позорище.

— Не вам мне об этом говорить, молодой человек! — процедил Воронцов.

— А кому? Вы мне прямо скажите, что я вам такого сделал, что вы меня еще с Кавказа невзлюбили? Мне дядюшка говорил, что вы хлопотали чтобы бы более меня на Кавказ не назначать.

— Вы смутьян и нарушитель субординации!

— В чем и где?

— Лев Николаевич, — примирительно произнес император, — Михаил Семенович в обиде на вас за то, что вы лично привезли в столицу Шамиля, а потом советовали поставить наместником Ермолова.

— Серьезно⁈

— Прошу вас оставить этот вздорный тон в общении со мной, — процедил Воронцов.

— Михаил Семенович, нашли на что обижать. — хохотнул граф. — Шамиля я вез самым скорым образом так, как нас гнали. Я опасался, что его сторонники отобьют его. Кроме того, требовалось обогнать депеши, чтобы не дать английскому посланнику ничего предпринять.

Князь промолчал.

— Я в том свидетельствую, — кивнул император. — Леонтий Васильевич вполне надежно доказал, добыв важные документы, что англичане стояли за беспорядками на Кавказе. Где-то прямо, где-то посредством османских посредников.

— Мне в это с трудом верится.

— Но это факт. Да и сам Шамиль в том сознался, — широко улыбнулся граф. — Вы просто слишком верите в благость этих островных мерзавцев. А они, к слову, только меня трижды[6] пытались убить. И все чужими руками. Благородные люди? Отбросы Семен Михайлович. Обычные человеческие отбросы, просто многое о себе возомнившие. А вы попались на удочку их самопрезентации.

— Ну… не знаю… допустим. — нехотя произнес Воронцов.

— А мое предложение назначить Ермолова связано с вашей репутацией. Вы же хороший человек. А он одним своим именем ужас наводить. Как вы заметили — Кавказ с его приездом притих.

— Кровожадное чудовище он…

— Чтобы победить дракона, нужно завести своего собственного, — пожал плечами Лев Николаевич. — Вы слишком добрый и хороший человек, чтобы люди, привыкшие жить разбоем, вас слушались. Крови на ваших руках мало для уважения в их глазах.