Первый в фамилии - Николай Дронт
Разобрал одну из запаса. Более или менее понятно, что нужно. Самое сложное — декоративные накладки рукояти. Они должны быть разными и не слишком замороченными в изготовлении. Так как хочется зарабатывать, для рекламы ножи стоит зачаровать на что-нибудь простенькое, но эффектное. Пока, мне кажется, можно подумать о двух чарах, никак не связанных друг с другом. Первая — для повышения рабочих качеств ножа — острота лезвия будет сразу оценена.
Вторая — пикантная изюминка, для красоты. Вместо «карканья» храповика поставить крик какой-нибудь птицы. Для каждого экземпляра свой. Клёкот орла, крик сойки, карканье ворона… Хм… А может мяуканье? И на ручке изображение киски? Четыре звука разной длительности и тона. Ограниченная серия, скажем, в дюжину клинков. Назвать «Котята». Стоит попробовать.
Заготовки клинков куплю у оружейника. Железо или латунь для рукоятей тоже. Всякие заклёпки, проволоку и прочее украшательство можно поискать у ювелиров, которые не брезгуют пробавляться бижутерией. Труднее всего и довольно дорого найти пружины для раскрытия лезвия, но не думаю, что это станет проблемой.
Соберу сам. Артефактор — это в первую очередь умение работать руками. На это нас и в училище натаскивали, и наставник заставлял Ленни делать всё самому — от выбора заготовки до отделки готового изделия, да и сам Леонард не брезговал брать в руки инструменты. Словом, мне это будет вполне привычно.
Размышления прервал дверной звонок. В наёмной карете приехал дядя Норвин и сразу попросил:
— Ленни, помоги выгрузить. Похранишь чуток у себя в доме.
Мы вдвоём перетаскали в гостиную пять маленьких дубовых бочоночков, объёмом в галлон. В таких привозят из Колоний и продают в приличных магазинах дорогой ром. Но там переливается явно что-то другое — бочоночки слишком тяжёлые, каждый не меньше полупуда весит.
Когда отпустили карету и устроились за столом, дядюшка похвастал:
— Я эти бочонки из Колоний привёз. Знаешь, небось, что меня одна не дождалась?
— Слышал.
— Вот! Меня как ударило тогда. Мы же в Храме в верности друг другу поклялись! Впрочем, дело прошлое. Что было, то давно прошло. Хотя она вместе жить предлагала… «Пойми и прости! Отец не тот, кто зачал, а тот кто воспитает…» Еле смог сдержаться.
— Понимаю…
— Ни хрена ты не понимаешь, и никогда понять не сможешь! Это надо в моей шкуре побывать. Я за капиталом поехал. За каждую монетку кровушкой заплатил. Чаще чужой, но и своей немало пролил. Сколько раз смерти глаза в глаза смотрел⁈ Шесть раз был ранен, дважды думали, что смертельно и не выживу. Но нет! Выжил! Её имя у меня в сердце билось! Разве, думаю, могу сдохнуть, если с деньгами вернуться обещал? Только тем и спасся. Опять же, капитал добыть одно дело, вернуться с ним другое. Как добычу на деньги менял, как местную монету на нашу — отдельная история и тоже кровавая. Как золото на корабле скрывал от попутчиков и от команды — третья повесть. Не поймёшь ты меня. И хорошо! Не дай тебе боги пройти, что я прошёл.
— Это да… Тут мне сказать нечего.
— Вот и молчи. Мы до моего отъезда считали и прикидывали — сколько нам на счастливую жизнь денег надо. Вдвоём решили, что сто тысяч серебряных талеров хватит. Молодыми были, дураками… Не знали, как денежки зарабатывают. Да… Если бы увидел вперёд, в какое дерьмо окунусь, то точно никуда бы не стал уезжать! Но это кабы знал. А так уехал и вернулся. Серебро везти не стал, на золотишко поменял. Десять тысяч дукатов! По две тысячи в каждом этом бочоночке, и для маскировки ромом залиты. И ещё одна тысчонка в кошеле звенела. Раз жениться не стал, то монетки оставил в роме настаиваться. Теперь ты похрани их. То, что мне братья за выкуп моей доли заплатили — вернул отцу. А об этих деньгах никому не слова.
— Понял. Но скажи, почему сейчас их мне привёз?
— В жизни всякое случается. Отцу денег хватит до конца его дней. Братья, сёстры, племянники, племянницы — жадная, ненасытная орава. Своей бывшей никогда не прощу. Так выходит, что только ты один остался. Будешь моим наследником.
— Спасибо, дядя, конечно. Однако на мой вопрос ты ничего не ответил. Почему именно сейчас?
— Сказал же — в жизни всякое случается. Сейчас кое-что произошло. Помнишь, как помог его милости? Чуток обстановку разрядили, но завтра планируется решающий разговор. Или два дворянских семейства замирятся, или кто-то уйдёт в небытие.
— Дядя, а ты там каким боком⁈ Ты даже не дворянин! Разве не можешь уклониться?
— Я? Могу, конечно. Кое-кто из наших, которые не захотели рисковать, так и сделали. А среди них дворяне были… Да, были…
— Так в чём дело?
— Знаешь, Ленни… Есть такое понятие как «верность». Для меня оно весомей, чем слово «жизнь». Его милость ещё в Колониях мою шкуру спасал. А я его. Не знаю точно, каков баланс — кто из нас кому остался должен. На том свете сядем вдвоём и посчитаемся. На этом — я с ним рядом до последнего стоять буду. У него нас таких всего четверо осталось — остальные решили не пытать удачу.
— Много противников ждёте?
— Охраны — семеро.
— Дядя, тогда я рядом с тобой постою. Пятеро против семи? У нас все шансы!
— Нет. Ты молодой. Тебе жить да жить…
— Дядюшка! Посмотри на эту прелесть! Два моих любимых клинка, а никак их выгулять не получается. И не думай! С тобой пойду. Кстати, дедушка знает, как я разом четверых закончил. Так вышло. У него спроси.
Поражение
Увы и ах! Первую же схватку финала 16-ти я продул и вылетел из турнира. Болельщики были немного разочарованы, но совсем чуть-чуть. Ведь сразу после проигрыша меня к себе подозвал сам член Госсовета Киран Квенталь и утешил:
— Не расстраивайся, братец. Держался ты достойно. Первый раз за весь турнир тебя достали. Но что делать? Бывает! Другой раз повезёт. Проиграть схватку — в том нет ничего зазорного. А чтобы утешить, дам-ка я тебе этот пустячок.
У меня в руке оказался холщовый кошель, как потом оказалось, с полусотней дукатов.
Кроме высокой особы за меня болели всего двое — Мико Немир, мой добровольный секундант и почему-то
