Архитектор душ - Александр Вольт

— Что — «это»? — настойчиво переспросил я, глядя ей в глаза. Мне нужно было понять, как они это воспринимают.
— Невозможность свернуть тебе шею, — глухо, не отрывая взгляда от столешницы, подала голос Алиса. — Она это имеет в виду.
Лидия молча кивнула, подтверждая ее слова.
Получается… магия здесь существует? Полноценная магия, как… как в книжках про Гарри Поттера, что ли? Я что, могу крикнуть какое-то заклятие и убить ненароком человека?
Это же просто невозможно!
С другой стороны… я очутился в теле другого человека. Что можно считать более невероятным?
Нет, конечно, можно предположить, что меня не убили сегодня ночью и сейчас я лежу в палате после операции и вижу цветные сны.
Я поморщился и провел рукой себе по лицу, надавив на глазные яблоки. Голова все еще раскалывалась.
— Тебе ли не знать про магию, Громов, — снова подала Лидия голос. — Последние полгода ты только и делал, что тратил все свое состояние на покупку гримуаров, поездки ко всяким сомнительным личностям, которые якобы сведущи в «запретных искусствах» и прочие вещи. И как только Инквизиция тобой не заинтересовалась, не пойму.
Это был хороший вопрос. Но…
— Откуда ты это все знаешь? — я прищурился, делая вид, что удивлен. Хотя я и вправду удивился.
— Потому что я следила за тобой. Думаешь, я пришла сегодня просто так? Чаю с тобой попить с плюшками?
— И почему не заявила в полицию? — задал я логичный вопрос, скрестив руки на груди и откинувшись на спинку стула. Мне приходилось играть на публику, стараясь скрыть свою неосведомленность об этом мире и не выбиваться из образа старого Громова. По крайней мере сейчас.
— А ты, походу, крепко головой приложился, — подала голос Алиса. — У нас в Феодосии каждая собака знает, что ты на короткой ноге с полицией. Какой смысл куда-то заявлять?
Феодосия? Значит все-таки Крым! И то что она говорила… похоже это правда. Коронер Виктор Громов не просто опальный сын, а еще и взяточник, шантажист и махинатор. Прелестно. Если это не «бинго», то я даже не знаю что.
Мои мысли прервал звук откуда-то явно с улицы.
Сначала отдаленное, а затем все более отчетливое тарахтение мотора и шуршание колес по гравию. Звук приблизился и, наконец, замер прямо напротив дома. Раздался скрип, а затем глухой хлопок закрывающейся дверцы автомобиля.
— Господин Громов! — раздался с улицы громкий старческий голос. — Господин Громов! Откройте!
Ну и кого это еще принесло? Час от часу не легче. Мне и так есть над чем подумать, так тут еще дополнительная задача со звездочкой образуется?
Пауза. А затем снова, и еще настойчивее.
— Вас вызывают на службу, сударь! В доках нашли тело! Утопленник!
Я выглянул в окно. Внизу, у подножия лестницы, ведущей к парадному входу, стояла невысокая, сутулая фигура в длинном плаще и кепке. Память Громова услужливо подсказала имя. На этот раз обошлось без болезненных всполохов. Аркадий Петрович. Водитель коронерской службы.
Другой вопрос, что даже в моей практике утопленники не были особо громкими делами. Их вылавливали постоянно, особенно в курортном городе, по весне или в разгар сезона.
Обычно, как подсказывали те же обрывки воспоминаний, вызов личного служебного автомобиля означал, что дело непростое, и начальство хочет видеть коронера на месте немедленно.
— Сидите здесь. И не дергайтесь, — бросил я девушкам через плечо. — Я сейчас вернусь.
Естественно, на меня не обратили никакого внимания. Лидия все так же смотрела в окно, а Алиса в пустоту. Их личные трагедии были куда важнее моих приказов.
Я подошел к массивной входной двери, повернул тяжелый кованый ключ в замке и открыл ее. На крыльцо тут же ворвался порыв сырого, промозглого ветра, пахнущего морем и мазутом.
— Господин Громов, сударь, — затараторил Аркадий Петрович. — Простите за беспокойство в столь ранний час, но господин пристав настоял. В доках у третьего причала, обнаружили тело. Нужно ваше присутствие. Немедля.
Я потер переносицу. Голова все еще гудела. Идти куда-то, смотреть на утопленника, изображать из себя коронера — последнее, чего мне хотелось. Тем более что я понятия не имею, какие он здесь выполняет обязанности. И это меня беспокоило больше всего.
— Аркадий Петрович, я неважно себя чувствую. Передай приставу, что я буду позже, — сказал я и попробовал закрыть дверь.
— Боюсь, это невозможно, сударь, — вежливо, но непреклонно возразил водитель, как бы невзначай сунув ногу между створкой и рамой. — Если бы все было так просто, то обошлись бы вашими помощниками. А так там уже собралась толпа, журналисты скоро налетят. Господин пристав сказал, дело на его личном контроле. Так что нужны именно вы.
Я мысленно выругался. Отвертеться не получится. И… мне не послышалось — помощников? У меня помощники есть? Надо же… и как назло никаких вспышек. Память по-скотски молчала и не хотела давать мне подробностей на этот вопрос. Почему-то от этой мысли сделалось нехорошо, но я взял себя в руки.
— Одну минуту, — бросил я, не вдаваясь в подробности.
— Конечно, сударь, — кивнул Аркадий Петрович.
Я сделал несколько шагов к залу, где сидели мои новые «подруги» и сказал им:
— Никуда не уходите, я скоро вернусь. Это не должно занять много времени.
На меня, как и в прошлый раз, не обратили особого внимания. Каждая была погружена в собственное горе. Это меня устраивало. Не хочу сцен.
Я вышел под моросящий дождь, плотно прикрыв за собой дверь особняка, оставив в доме двух сломленных женщин, которые, к счастью, были слишком поглощены своими страданиями, чтобы предпринять еще какие-то глупости. По крайней мере я на это надеялся.
Открыв дверцу, я сел в старенький микроавтобус, чем-то напомнивший мне обычную «Газель», устроившись рядом с Аркадием Петровичем. Тот завел мотор, и мы, тарахтя и подпрыгивая на разбитой брусчатке, тронулись в путь. Я откинулся на жесткое сиденье и прикрыл глаза.
Головная боль была симптомом классического похмелья, усугубленного, видимо, чем-то вроде корвалола с водкой. Наследство от Громова. И еще одно — острое, почти мучительное желание закурить. Достать сигарету, чиркнуть зажигалкой, вдохнуть горький дым. Странно. Я же не курил в прошлой жизни! Привычка тела, требующего своего.
Но не в мою смену. Это новое тело мне нужно в нормальном состоянии, а не изможденное от жажды и никотиновой ломки.
Ехали мы медленно. Я бы сказал очень медленно.