Последний Герой. Том 5 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Но какого лешего я еще способен думать? Размышляю? Значит, я есть. Значит, сознание ещё держится.

И вдруг — стоп.

Что это?

Твою мать… неужели?

Свет.

Серьёзно? Свет в конце тоннеля?

Господи… если ты меня слышишь, если ты существуешь, что это? Но ведь что бы я сейчас ни говорил — это ничего не изменит.

И я пошёл к этому свету.

Ощутил вокруг лишь аморфную сгустившуюся черноту. Темнота будто спрессовалась в конус, и в самом его конце мерцало пятно. Оно не горело и не тлело. Просто белое скопление, сгусток — то ли света, то ли тумана.

Я шёл к нему. Как? Ногами? Не знаю. Не чувствовал шага, будто парил. Но всё же двигался, потому что свет становился ближе. И вдруг движение стало трудным, словно дорога пошла в гору.

Я посмотрел вниз — ничего. Ни ног, ни земли. Всё заволокло темнотой и туманом. Всё неясно и неопределённо.

Я упорно двигался, но невидимый наклон становился всё круче. Вот я уже сорвался на колени. Перешёл на четвереньки. Карабкался, цеплялся пальцами за пустоту. Ногти скрежетали о невидимую поверхность, а я сам не понимал, за что держусь.

Но знал одно — назад нельзя. Если я сорвусь в бездну, в эту чёрную пустоту — всё. Там не будет света. Уже никогда.

И потому я карабкался. Тянулся вперёд, туда, где брезжил этот белый сгусток, единственное, что оставалось реальным.

Я шёл. Я полз. Я цеплялся за ничто. Я готов был двигаться вперёд каждой отдельной клеткой. Не сдавался.

Потому что знал: если отпущу — пропаду навсегда.

И вот я застыл. Боялся пошевелиться — казалось, стоит мне сдвинуться хоть на сантиметр, оторвать пальцы от этой невидимой опоры, и я непременно сорвусь вниз. Я чувствовал, что висел, будто на вертикальной стене, которая не существовала ни для глаз, ни для рук. Вокруг — оглушающая пустота, такая тишина, что звенело в ушах.

Я завис между небом и землёй, или… чем же?.. Как это ещё назвать, твою мать?

Надо было что-то делать. Я поднял руку, протянул её вперёд, стараясь зацепиться пальцами, чтобы продвинуться ещё хоть немного. Но в тот же миг почувствовал, как тело моё медленно, неумолимо начинает отрываться от опоры, которой, может, и не было вовсе. Ещё доля секунды — и я полечу в пустоту.

И вдруг чья-то рука ухватила мои пальцы. Ладонь крепко держала меня и тянула наверх. Я вцепился в неё из последних сил, как в спасительную соломинку. Держи, держи! Не исчезай. Подтянулся, помогая второй рукой, ногами, карабкался изо всех сил.

— Давай, Макс… давай! — услышал я голос сверху.

Почему этот голос показался таким знакомым? В тот миг, когда я понял, кто говорит, по спине пробежал холод — ледяной, мёртвый холод. Я узнал говорившего.

Этот человек вытащил меня на свет.

Я очутился на твёрдой поверхности. Вокруг рассеивался молочный туман — без начала и конца. Свет здесь был повсюду — он не исходил от конкретного источника, а просто всё пространство было залито мягким сиянием. Вроде бы, светло, а в то же время пусто. Нет ничего — только сплошная белизна, словно мир был стёрт и оставлен чистым листом.

И в этой светлой пустоте меня облекло странное спокойствие. Глубокая тишина без звуков и шорохов. И странное ощущение, что всё, что было прежде, потеряло значение.

Я стоял там. Я попал туда.

А передо мной стоял он — как ни в чём не бывало, будто все предательства и вся кровь, что пролилась по его вине, были лишь дурным сном. Лёгкая, еле заметная улыбка тронула его губы, и от этого у меня внутри что-то неприятно сжалось.

Мой старый друг. Мой новый враг. Один из моих убийц.

— Ну что, Макс, — проговорил Палыч и даже похлопал меня по плечу, по старой памяти, так, как когда-то после удачных дел. — Ты тоже, смотрю, ко мне собрался.

— Мы… где? — спросил я, глядя прямо ему в глаза.

— А то ты не знаешь, — усмехнулся он. — Ты же умный, Максим Сергеевич, всё понимаешь.

Голос его звучал буднично, будто мы встретились в коридоре отдела, а не здесь, где мир был соткан из иного.

— Как там работа? Что новенького? — продолжил он.

— Тебе правда это интересно? — холодно спросил я.

— Ну, ты не поверишь, но я скучаю по нашей работе, — сказал он, и в голосе проскользнула странная тоска.

— По нашей? — переспросил я с сарказмом.

— А что тебя удивляет, Макс? — улыбка медленно сползла с лица.

— Потому что всё, что было наше, ты, Палыч, похерил, — сказал я жёстко.

Он замолчал, вздохнул, и в глазах его сверкнула непоказная тяжелая грусть.

— Ты меня, Макс, прости, — протянул он уже без всякой улыбки, и голос его дрогнул. — Я всё понимаю. Я… я предатель. Но, знаешь… мне хочется, чтобы ты меня простил.

Я громко хмыкнул, глядя на него.

— Я же тогда тебе ещё сказал, что не могу этого сделать. Помнишь? В нашу последнюю с тобой встречу.

— Помню… — тихо проговорил Палыч, с усилием выдавливая из себя слова. — Но… я себя наказал. Во имя искупления. Тогда, сразу же после нашей последней встречи.

— Во имя искупления? — я прищурился, пристально глядя ему в глаза. — Неужели?.. Нет, Палыч. Ты сделал это во имя себя.

Я шагнул ближе, и голос мой стал жёстким.

— Ты знал, что круг вокруг тебя сужается, что капкан вот-вот захлопнется. Ты видел, что я подобрался слишком близко. Ты понимал, что выхода у тебя больше нет. И ты бы не пережил такого позора — старый опер, полковник милиции, отставной офицер, чтобы тебя поставили в один ряд с урками и бандитами. Ты предпочёл уйти, пока ещё мог сам выбирать, а не когда за тебя решат другие. И это совсем не искупление…

— Не надо, Макс… — замотал головой Палыч. В его голосе звучала мольба, в глазах стояла какая-то обречённость. — Нет, ты не прав. Я… да, я хотел… и не хотел. Я запутался. А сейчас я хочу только одного — чтобы ты меня простил… Ты сможешь это сделать?

— Нет, — покачал я головой. — Извини, мой бывший друг. Но я тебя не прощаю.

Слова повисли в тишине, тяжёлые, как камни над пропастью, и между нами снова выросла та стена, что когда-то почти рухнула вместе с грохотом выстрела.

— Что ж… — Палыч вздохнул, и на лице отразилась вся его усталость, но он постарался согнать её. — Имеешь на то право… Ну хоть расскажи старому боевому товарищу, чем сейчас живёшь, каким делом занимаешься.

— Не думаю, — отрезал я. — Не думаю, что тебе можно доверять.

— Но я же здесь, а они — там, — кивнул он куда-то в сторону и даже улыбнулся. — Ты же понимаешь, что теперь я ничего не смогу сделать. Даже если захочу.

— Скажем так… Я ищу Инженера, — сказал я.

— Кто это? — удивился Палыч, и в его голосе впервые за разговор прорезался интерес.

— Не знаю, — признался я. — Но такого преступника нам с тобой не попадалось никогда. Это не человек. Это монстр. Умный, хитрый, как гидра, запустившая свои щупальца во все структуры. Он везде, понимаешь?

Палыч прищурился, покачал головой.

— Макс… — сказал он тихо. — Ты не там ищешь.

— В каком смысле?

— То, что ты ищешь, — внутри тебя, — голос его стал почти шёпотом, но каждое слово звучало отчётливо. — Запомни: то, что ты ищешь, внутри тебя.

— Что за херню ты городишь? — шагнул я к нему. — Что это значит?

Он только улыбнулся в ответ, словно и так сказал больше, чем хотел.

— Ну ты же умный, Макс. Ты должен понять. И должен меня простить.

— Нет, — я покачал головой. — Я тебя не прощаю.

— Жаль, — проговорил Палыч, и в его голосе в этот раз не было ни злости, ни издёвки, только какая-то тихая обречённость.

— Что — жаль? — насторожился я. — Что это значит? Говори!

— То, что тебе пока рано сюда, — неожиданно ответил он. — Ведь ты меня ещё не простил.

Я хотел что-то возразить, но не успел. Палыч вдруг весь напружинился и резко толкнул меня в грудь. Движение было настолько быстрым и неожиданным, что я даже не смог среагировать — лишь попытался поднять руки, но толчок оказался слишком сильным.

Я потерял равновесие, завалился на спину. Полетел вниз.