Последний Герой. Том 5 (СИ) - Дамиров Рафаэль

И сразу понял — я безвозвратно проваливаюсь в тот самый тоннель, из которого недавно еле выбрался. Из которого меня, лишеннного последних сил, вытянула рука Палыча.

Теперь же он сам столкнул меня туда.

Я ухнул вниз. Долго ли падал — не знаю. Высоко ли было — тоже не скажу. Но всё произошло быстро, слишком быстро. Мелькнула чернота, закружился туман, и вдруг я с размаху ударился о что-то холодное и твердое.

Тело отозвалось тупой болью, а через миг я почувствовал жгучее тепло. Нет, не тепло — это был огонь. Огонь у моих ног. Адское пламя, оно охватило подошвы, обожгло кожу, поползло выше.

— Вот ты сука, Палыч… — пронеслось в голове. — Столкнул меня в преисподнюю.

Я открыл глаза, повернул голову — и понял, что это вовсе не преисподняя, не ад, а что-то куда страшнее и реальнее. Я лежал на бетонном полу, чувствовал холод и сырость сквозь одежду. Надо мной тянулся, будто бесконечный, высокий потолок с железными балками, сбоку же вырастали стены из серого бетона.

И в центре — огромная печь. Шипит пламенем из множества горелок. Ноги печёт. Достает жар до меня. Вот почему я подумал, что очутился в аду.

Возле печи управлялся здоровенный детина в замасленном фартуке, рукава рубахи закатаны по локоть. Массивные руки, будто из камня, ловко двигали металлический стол на полозьях, как игрушку. Он был равнодушен, лицо его ничего не выражало. Только тупая сосредоточенность на движениях, как у мясника за разделкой туш.

Я попытался осмотреться, насколько это было возможно, но тело почти не слушалось. И вот голову удалось повернуть, и тут же понял, что не один. В стороне, в луже собственной крови, распластался участковый. Чуть дальше, с лицом белым как мел, неподвижно лежал Мордюков. «Я умер?» — мелькнула мысль. — «Как и они?»

Но нет. Я жив. Я чувствую, как горят мои ноги от этого адского пекла, от жара, что шёл из раскрытой пасти печи. Я чувствую запах чего-то паленого.

Я в подземной лаборатории Инженера.

Детина подошёл к телу участкового, ухватил того за руку и ногу и закинул на стол-каталку так легко, будто это была тряпичная кукла. Подвинул стол на полозьях к раскрытой дверце печи и одним резким движением, с металлическим скрежетом, зашвырнул тело внутрь. Полотно стола отъехало, и труп ушёл прямо в пламя.

Я вздрогнул, когда услышал еле слышный хрип сбоку. Обернулся — Семён Алексеевич. Мордюков был жив. Его грудь еле заметно поднималась, а рот в судорожном усилии хватал воздух. «Вот твари, — мелькнуло у меня. — Они даже не попытались оказать помощь. Решили заживо кремировать. Как, впрочем, и меня».

Хотя нет… меня, скорее всего, действительно приняли за мёртвого, и не зря. Настолько близок я был к смерти, что любой решил бы — труп. И сам я ясно видел Палыча там, за гранью, как видят только на рубеже между жизнью и смертью.

Детина вернулся. Его шаги гулко отдавались по полу. Он подхватил меня, как мешок, шлёпнул на стол-каталку, и я почувствовал, как металл подо мной заскрежетал, покатился на полозьях. Меня подкатили к самому соплу печи головой вперед, и ревущее пламя ослепило глаза.

Я резко вдохнул, в груди страшно стукнуло — этим ударом меня словно бы подбросило на листе железа. И вдруг оцепенение в мышцах прошло. Мгновенно, будто кто-то щёлкнул выключателем. Я не знал, что это было — то ли действие препарата, то ли простое чудо, то ли какой-то шок, но я вдруг ощутил, как кожа натягивается и каждая мышца дрожит, гудит, наполняется терпкой силой.

Особенно в тех местах, куда я воткнул себе шприцы. Там холодило и жгло одновременно, будто кто-то раскалённым железом провёл по нервам. Из этой точки разливалась энергия, и я чувствовал, как она уходит в живот, в руку, расходится по телу, как лава из жерла вулкана, заполняя каждую клетку.

Я слышал, как скрипят полозья каталки, задвигая меня к самому зеву газовой печи. Пламя внутри ревело, готовое сожрать всё, что попадёт в пасть. Жар бил в лицо, глаза слезились от огня. Я краем взгляда увидел ухмылку чистильщика — здорового детины, которому доставляло удовольствие смотреть, как огонь пожирает тела… а иногда и живых людей. Он смотрел на меня так же, как на любой другой очередной кусок мяса.

И в этот момент я выставил руку.

Ладонь упёрлась в край раскаленной печи, остановив движение полозьев. Кожа зашипела, но я не чувствовал боли. Совсем. Ни жара, ни жжения — только силу, идущую изнутри.

— Не сегодня, — сказал я глухо, и звук собственного голоса меня удивил, будто из глубины. — Мне уже приходилось умирать. И мне это не понравилось.

Друзья! Пока ждёте продолжение «Последнего героя», хочу порекомендовать вам другой свой роман, тоже в жанре современного боевика. Это история о том, как террористы готовили теракт в Крыму — и о тех, кто им помешал.

ЧИТАТЬ ЗДЕСЬ: https://author.today/work/407521

Глава 18

Чистильщик замер, но лишь на мгновение. Его глаза расширились от удивления, когда он увидел, что я держу полозья и не даю загнать себя в пылающую печь.

Как⁈ — читалось в его взгляде.

Но в следующую секунду он рванулся вперёд, всей своей массой навалился, пытаясь дожать и вдавить меня в огонь.

Для него, кажется, не имело никакого значения то, что я больше не похож на труп или доходягу. Он был полон решимости выполнить задачу и спалить меня.

Моя рука выдержала натиск. Я собрал всю силу и свободной рукой резко ударил его в живот, туда, куда смог дотянуться. Удар получился мощным и неожиданным для него. Чистильщик охнул, воздух со свистом вырвался из могучей груди, и он ослабил хватку.

Я не дал ему времени опомниться. Схватил его обеими руками за фартук, рванул к себе и, используя его как опору, спрыгнул со стола-каталки. Одновременно разворачиваясь, я использовал весь импульс прыжка и швырнул тушу на железное ложе. Туда, где только что был сам.

Полозья заскрежетали, тележка поехала вперёд. Я упёрся всем весом и толкнул.

Стальное полотно резко задвинулось внутрь печи. Чистильщик завопил, изогнулся, пытался зацепиться за стены, но я дёрнул тележку с такой силой, что его пальцы сорвались. Он улетел прямо в раскалённую топку. Его крик утонул в пламени.

Я захлопнул массивную дверцу и только тогда отошел и перевёл дыхание. На секунду прислонился лбом к холодному бетону стены, чувствуя, как ад внутри печи бьёт жаром.

Скольких ты отправил туда, мясник?

Отдышавшись, я посмотрел на свою руку. Кожа на ладони и пальцах была красной, покрытой пятнами ожога, но не обугленной, как я ожидал. Ни страшной раны, ни боли — лишь сильное покраснение и странное, едва уловимое покалывание.

Пальцы даже вполне слушались.

— Неплохо… — прошептал я.

Неплохо быть почти неуязвимым в схватке с сильным врагом, но долго ли продлится действие препарата, я не знал.

Я кинулся к Мордюкову. Он был без сознания, но жив — грудь поднималась, хоть и редко и тяжело. По крайней мере, новой крови я не увидел, а это давало слабую надежду на его спасение. Я скинул с себя рубаху, разорвал ткань на длинные полосы и перетянул ими рану, насколько хватило сил и опыта.

— Потерпи, Сёма… — проговорил я, глядя на его побледневшее лицо. — Потерпи, не вздумай умирать, слышишь?

Я выпрямился и огляделся. Помещение, кажется, изначально было спроектировано под крематорий. Слишком уж всё было продумано. Инженер явно предусмотрел всё, даже такой участок в своём подземелье. Здесь собирались ликвидировать тех, кто не нужен, отработан, превращать в пепел, будто их и не существовало никогда. Подопытные растворялись в огне, исчезали бесследно, и никто бы не узнал, куда они делись.

Я вышел в коридор. Полумрак тянулся во все стороны. Стояла тишина, но долго она не продлилась. Я знал, что ко мне уже спешат. Крик чистильщика наверняка был слышен. Да и его исчезновение вряд ли оставят без внимания.