Доктор Акомуто Херовато к вашим услугам! Том 2 - Женя Батуридзе

Я подошел, молча кивнул ему и, не говоря ни слова, взглядом указал в сторону лифта. Он понял меня без слов, едва заметно кивнув в ответ.

Когда я вошел в палату, Мия-сана, к счастью, не было — он ушел на свои процедуры. Мей все так же сидела у окна. Она обернулась, когда я вошел, и ее брови удивленно поползли вверх, когда следом за мной в комнату бесшумно проскользнул Пак.

Я плотно прикрыл дверь. Атмосфера в комнате мгновенно стала такой напряженной, что, казалось, ее можно резать ножом. Мей и Пак. Хирург и ее пациент. Два призрака, связанные одной тайной, стояли в разных углах комнаты и сверлили друг друга взглядами..

Я почувствовал себя неловко. Словно оказался на встрече двух враждующих держав в роли посредника от ООН, причем без мандата и бронежилета.

— Кхм, — я откашлялся, нарушая тишину, которая становилась уже почти оглушающей. — Раз уж мы все здесь собрались, думаю, нам нужно как-то скоординировать наши усилия. Возможно, для начала стоит поделиться информацией.

Они молча перевели взгляды на меня, словно только сейчас вспомнив о моем существовании.

— Профессор, — обратился я к Мей. — Расскажите, пожалуйста, еще раз об операции. В деталях. Пак-сан имеет право знать, что именно с ним делали.

Мей на секунду замялась, ее взгляд скользнул по лицу Пака, но потом она кивнула. Мей соскочила с подоконника и подошла к нам.

— У вас был инфекционный эндокардит аортального клапана с формированием парапротезного абсцесса в корне аорты, — начала она, и ее голос был похож на голос профессора, читающего лекцию студентам. — Бактерии разрушили клапан и окружающие ткани, создав гнойную полость, которая могла прорваться в полость перикарда или межжелудочковую перегородку. Это привело бы к тампонаде сердца или тяжелой сердечной недостаточности.

Мей говорила быстро, четко, используя сложные термины, и я видел, как Пак хмурится, пытаясь уследить за ее мыслью.

— Мы выполнили операцию Бенталла: заменили клапан и восходящую аорту механическим кондуитом, удалили абсцесс и укрепили фиброзное кольцо швами с тефлоновыми прокладками, — продолжала она, и ее невидимые пальцы вычерчивали в воздухе сложную схему. — Коронарные артерии мы реимплантировали по методике Каброля. Операция прошла успешно, но из-за сложности случая время искусственного кровообращения составило 220 минут. Сердце восстановило ритм, но в первые сутки требовалась инотропная поддержка.

Я видел, что Пак, несмотря на свой интеллект, окончательно потерял нить повествования.

— Проще говоря, — вмешался я, обращаясь к нему. — Представьте, что ваше сердце — это дом, а аортальный клапан — главная дверь, через которую кровь выходит наружу. В вашем случае эту дверь не просто заклинило — ее съела ржавчина. Причем так сильно, что стены вокруг нее начали гнить изнутри. Если бы ничего не сделать, рано или поздно вся конструкция рухнула бы.

Заметив насмешливый взгляд Мей, я чуть закатил глаза и продолжил:

— Профессор Теруми не просто поставила новую дверь. Ей пришлось разобрать прогнившие части, укрепить стены, поставить бронированную дверь с трубой и подвести коммуникации заново.

Пак кивнул, и на его лице отразилось понимание.

— Операция прошла без технических осложнений, — закончила Мей. — Время искусственного кровообращения — 182 минуты. Время ишемии миокарда — 124 минуты. Кровопотеря минимальная. К концу операции ваше сердце работало, как часы, в стабильном синусовом ритме. Не было никаких, абсолютно никаких предпосылок для того, что случилось потом.

Наступила тишина.

— Что ж… Я очнулся через несколько дней после операции, — заговорил господин Пак ровным голосом. — Увидел свое тело. Первые дни я просто пытался понять, что происходит. А потом… потом я начал слушать.

Он перевел взгляд с Мей на меня.

— Первой моей мыслью, разумеется, было то, что от меня решил избавиться кто-то из своих. Мой заместитель, Кан Джун. Или, возможно, кто-то из моих дорогих родственников, которые уже много лет с нетерпением ждут, когда я освобожу для них место во главе корпорации. Это было бы логично. В нашем мире это стандартная практика.

Пак горько усмехнулся, и в этой усмешке было больше презрения, чем печали.

— Но я слушал их. Я был рядом, когда они разговаривали в коридорах, когда они шептались в холле и плакали у моей кровати. И я видел их страх, растерянность и искреннее горе. Кан Джун, этот старый ворчун, которого я знаю лет двадцать, плакал, как ребенок, когда ему сказали, что я в коме. Мои племянники, которые, я был уверен, уже мысленно делили мое наследство, выглядели так, будто у них отняли последнюю надежду. Нет, — он покачал головой, — это были не они.

Я задумался. Раз уж они даже словом не обмолвились между собой, что рады его коме, то вполне вероятно, что семья и не причем.

— Потом я наткнулся на сплетни, — продолжал Пак. — О вашей халатности, профессор, — он посмотрел на Мей. — О том, что вы уехали, что выписали неправильный препарат. Я был разочарован. Я спонсировал эту клинику, выбрал вас, потому что мне рекомендовали вас как лучшую. И я знал, что моя семья этого так не оставит. Они добьются вашего увольнения, лишения лицензии и тюремного срока.

Мей вздрогнула, но промолчала.

— А потом, — Пак сделал паузу, — я начал встречать других. Таких же, как я.

И тут меня осенило. Мысль, которая до этого момента пряталась где-то на периферии сознания, как редкий диагноз, который не хочешь рассматривать всерьез, вдруг стала ясной и отчетливой. Призраки. Мей и Пак были в коме. Их тела были живы, подключены к аппаратам. Но остальные… тот же Акио, якудза в гавайской рубашке. Старушка, которая уже тридцать лет вяжет один и тот же шарф. Солдат, вечно ждущий письма. Призраками ведь обычно считают тех, кто умер.

— Постойте, — перебил я его. — Вы говорите, вы встречали других. Они… они тоже в коме? Или они…

Я не договорил, но Пак понял, о чем я. Он нахмурился, и на его лице впервые появилось выражение неуверенности, почти растерянности.

— Я… я не знаю, — медленно произнес он. — Я не спрашивал. Это… не самая вежливая тема для разговора, даже в нашем положении. Но те, с кем я