Деньги не пахнут 5 - Константин Владимирович Ежов
Теперь же тень тех лет могла вернуться.
– Какова цель подобных сравнений? – спросил Киссинджер, и в голосе послышался металл.
Ответ прозвучал мягко, почти с уважением:
– Если начнётся расследование, если сотрудники "Теранос" подадут коллективный иск, имя Холмс неизбежно окажется в заголовках. А если в совете директоров будет значиться и ваше имя…?
Подразумеваемое не требовало пояснений. Газеты не простят. Старые призраки, еле прикрытые временем, снова поднимутся.
– Мир заговорит о том, что Генри Киссинджер, даже уйдя из политики, продолжает защищать диктаторов, – прозвучало негромко, почти шёпотом, но каждое слово падало тяжело, как камень в воду.
Старик медленно вдохнул. В воздухе повис запах старого табака и остывшего кофе.
– Не хотелось бы, чтобы так случилось, – последовало мягкое, почти сочувственное продолжение. – Ваши заслуги огромны, имя вписано в историю, но не стоит позволять мёртвым призракам вновь шептать с газетных полос. Как говорил мой отец, наша семья многим обязана вам.
Последние слова звучали искренне, будто нить благодарности действительно связывала их судьбы. В кабинете стало тихо, слышно было только, как дождь бьётся о подоконник, как старые часы размеренно отстукивают секунды, будто отсчитывают оставшееся время, прежде чем прошлое и настоящее вновь столкнутся лоб в лоб.
Короткий вдох, тяжесть слова повисла в воздухе – и разговор понесся дальше. Мягкий шёлк ночного света от настольной лампы ложился на стол, а запах старого табака и тёплого дерева наполнял комнату; каждое слово получало свою фактуру, словно шероховатую монету, гладкую от прикосновений пальцев.
Молодой человек не спешил. Речь выстраивалась аккуратно, с подчёркнутой вежливостью:
– Лучше, чтобы вас не застигло врасплох. Лучше знать о проблеме заранее и подготовиться.
Особое ударение ушло на "подготовиться" – как будто перед серьёзным походом осматривают снаряжение, ощупывают швы, нюхают кожу упряжи.
Глаза Киссинджера сузились в вопросе, губы едва приподнялись.
– Неужели… твоя цель участия в аукционе была именно в этом? – прозвучало с той самой дипломатической притяжной интонацией, которой старик мог бы убаюкать любой спор.
В комнате повисла лёгкая улыбка – холодная, продуманная, словно тонкая пластинка металла под пальцами. Молодой человек оставил в ответ простое объяснение; не сказал всего, но оставил достаточно:
– Это другой вопрос. Давно хотелось встретиться.
Холодный чайник молчания закипел, и тут же тон смягчился: Киссинджер расплылся в уважительной улыбке, морщины у глаз расправились, голос стал тёплым:
– Благодарю за ценную информацию.
Даже в этом жесте чувствовалась перемена атмосферы – словно занавес, прикрывавший кое-что, начинал приподниматься. Неизвестность уменьшилась хотя бы на сантиметр, и этого оказалось достаточно, чтобы считать встречу успешной.
В самый подходящий момент – стук в дверь. Официант появился безмолвно, словно часть интерьера, и положил на стол первую закуску: тартар из копчёного лосося на хрустящей картофельной лепёшке, украшенный каперсами и ложечкой crème fraîche. Материал тарелки тихо звякнул, в воздухе заиграл аромат сливочной соли и дыма – вкус шелестел на языке предвкушением.
За едой разговор скользил в личное:
– Учился ведь на медицине, не так ли? Почему плавный переход в финансы?
Вопросы шли легко, как ноги по ковру, и Киссинджер вдруг отложил разговор о “Теранос” в сторону. Ближе к десерту внезапно прозвучало:
– А визитную карточку можно увидеть?
Визитка обменялась, телефон зазвонил, на экране мигнул номер – редкая вещь: прямой контакт.
– Сохраните, – произнёс Киссинджер.
Это было гораздо больше, чем пара цифр: знак доверия, словно передача ключа от внутреннего двора. Секретари привыкли отфильтровывать любопытных, но теперь личная линия оказалась в распоряжении того, кто умел звонить в нужный момент.
Фраза "Если возникнут вопросы – звоните" прозвучала хозяйственно и по-стариковски директивно. В ней слышалось не обещание, а обещание с условием – помощь будет, если подготовлен путь и предоставлены факты. Проход на "внука" оказался успешно пройден.
И всё же главная задача оставалась нерешённой: падение "внучки". Как только старик снимет повязку неопределённости и начнёт собственное расследование, правда всплывёт, скрытые трещины в фасаде проявятся, и образ нынешнего руководства распадётся. Воздух вокруг стал холоднее от предвкушения: звук дождя за окном усилился, капли били по стеклу ритмичнее, словно отбивает марш перемен. Стол ощущался гладким, холодным под пальцами, чашка слегка вибрировала от чужих шагов в коридоре – мир словно готовился к тому, чтобы вскрыть то, что до сей поры хранилось в тени.
***
Два дня спустя, в просторном кабинете генерального директора "Теранос", воздух стоял вязкий и неподвижный, как перед грозой. Сквозь огромные окна врывался солнечный свет, отражаясь в отполированных поверхностях, но тепло этого света не доходило до углов комнаты. Там, в глубине мягкого кожаного кресла цвета темного шоколада, сидела Холмс – напряжённая, словно струна, и медленно, с сухим щелчком, грызла ноготь.
Внешне – безупречная картина успеха: строгий костюм, идеально уложенные светлые волосы, блеск часов на запястье. Но внутри всё клокотало. Гладкие пальцы дрожали, сердце билось неровно, как стрелка старого метронома.
Причиной тревоги стало внезапное известие: Киссинджер запросил заседание совета директоров. Без повестки. Без объяснений.
Этот человек, который ещё недавно обсуждал с ней каждый шаг, теперь отгородился короткими, холодными фразами. В ответ на её звонок – только вежливые, отстранённые слова, за которыми чувствовалась безупречная дипломатия и полное отсутствие прежнего тепла.
– Просто хотела уточнить, вы уже выехали? Могу прислать машину…, – голос дрогнул, но Холмс удержала его на грани уверенности.
– Не стоит, – отозвался Киссинджер, будто с той стороны трубки говорил не человек, а каменная стена. – Если всё в порядке, прибуду через час.
– Нужно ли что-то подготовить заранее? – осторожно спросила она, ощущая, как холод ползёт по позвоночнику.
– Подготовить? – в голосе Киссинджера послышалось лёгкое удивление. – Действуй, как обычно.
– Но если речь идёт о серьёзном вопросе….
– Серьёзного ничего нет. Разве что… если не всплывут проблемы. Увидимся.
Короткие гудки. Конец разговора.
Холмс медленно опустила телефон на стол, ногти снова нашли губы. На вкус – солёная кожа и горечь тревоги. Взгляд рассеянно упал на блестящее стекло окна. Снаружи город сиял, будто небо само праздновало её недавние триумфы. Ещё месяц назад – обложка "Fortune", восторженные заголовки, портрет
