Лекарь Империи 7 - Александр Лиманский

Последний рубеж обороны. Когда кончается наука, начинается вера в чудо. Но и здесь есть своя неумолимая логика.

— Во-первых, это займет минимум несколько суток, — я методично, пункт за пунктом, разрушал его иллюзии. — А то и неделю. Целителя такого класса сложно найти. Пока мы отправим экстренный запрос в Гильдию, пока они найдут свободного Мастера, пока он доберется до Мурома… у нас нет столько времени. А во-вторых, — я сделал небольшую паузу, чтобы следующий аргумент прозвучал весомее, — и это главное. Мы уже установили, что эти паразиты обладают магической мимикрией. Стандартная магическая экстракция, рассчитанная на обычных возбудителей, просто не сработает. Целитель их не увидит.

Как их не увидел мой фамильяр. Но эта информация была для него лишней.

Артем, все это время молчавший в углу, неожиданно подал голос. Его слова прозвучали спокойно, но веско, как заключение эксперта.

— К тому же, любая попытка магической экстракции — это мощное энергетическое воздействие непосредственно на стенку артерии. Это с высокой вероятностью вызовет неконтролируемый спазм сосуда и приведет к тотальному инфаркту печени.

Отличный ход, Артем. Своевременно и точно.

Он перевел разговор из плоскости «а вдруг получится» в плоскость «гарантированно убьем». Он закрыл последний путь для отступления.

Я сделал шаг вперед, сокращая дистанцию между мной и Киселевым, и посмотрел ему прямо в глаза.

— Игнат Семенович, давайте подведем итог, — я говорил холодно, чеканя каждое слово, как прокурор, зачитывающий обвинительное заключение. — У вас на руках умирающий пациент. У вас есть подтвержденный рентгенологически диагноз редчайшей, уникальной патологии. У вас есть единственно возможный план лечения — хирургический. И у вас есть лекарь, готовый взять на себя всю полноту ответственности и провести эту операцию.

Я сделал короткую паузу, давая ему осознать вес сказанного.

— Если при всех этих вводных вы откажетесь действовать, и пациент умрет, это будет квалифицировано как преступная халатность, — бросил на стол козырь я. — Статья сто двадцать четыре Уголовного Кодекса Российской Империи. «Неоказание помощи больному, повлекшее по неосторожности его смерть», — я выдержал еще одну паузу и закончил. — До пяти лет лишения свободы.

Киселев резко побледнел. Краска схлынула с его лица, оставив мертвенную серость. Он отшатнулся и тяжело оперся рукой о край стола, чтобы не потерять равновесие.

Шах и мат. Я показал ему, что клетка захлопнулась.

Любое его действие было риском. Но бездействие — это был уже не риск, а гарантированное преступление с последующим наказанием. Я не оставил ему выбора. Теперь его инстинкт самосохранения будет работать на меня, а не против меня.

— Вот это ты его прижал! Красавчик! — с восторгом захихикал в моей голове Фырк. — Смотри, он сейчас либо согласится, либо в обморок от ужаса грохнется

Киселев тяжело опустился в свое кресло.

Минуту он сидел молча, уставившись в полированную поверхность стола, словно пытаясь найти там ответ. Затем медленно поднял голову, и в его глазах, до этого полных отчаяния, мелькнула слабая искорка надежды.

Он нашел свой последний козырь. Последнюю соломинку.

— Даже если я соглашусь на это безумие… — начал он медленно, прощупывая почву. — Нам нужно информированное согласие пациента. Полное, документированное, с подробным разъяснением абсолютно всех рисков.

Хитрый ход. Очень хитрый.

Смещает фокус с медицинского решения на юридическую процедуру. И, что самое главное, перекладывал финальное решение с себя на пациента.

Если Обухов откажется — Киселев будет чист. Если согласится, а потом умрет — Киселев всегда сможет сказать комиссии: «он сам этого хотел». Классическая бюрократическая защита.

Увидев, что я не возражаю, он воодушевился.

— И мы обязаны, — он сделал нажим на этом слове, — честно и открыто сказать полковнику Обухову, что оперировать его будет целитель третьего класса, а не Мастер. Любой здравомыслящий человек откажется! — в его голосе появилась уверенность. — Никто в здравом уме не согласится лечь под скальпель младшего специалиста, когда рядом с ним в операционной стоит опытный Мастер!

Он откинулся в кресле с видом человека, только что нашедшего идеальное, безупречное решение своей проблемы.

Он думает, что это остановит меня. Наивно.

Он апеллировал к формальному статусу — «третий класс» против «Мастера». А я буду апеллировать к единственному, что имеет значение для умирающего человека — к шансу выжить.

Я умел убеждать.

В прошлой жизни мне удавалось уговорить на рискованную операцию даже параноидального олигарха, который подозревал в каждом лекаре потенциального убийцу.

— Отличная идея, Игнат Семенович, — я легко кивнул, и на моих губах, возможно, даже промелькнула тень улыбки. — Пойдемте к пациенту прямо сейчас. Вместе объясним ему ситуацию, и пусть он сам примет решение.

Киселев растерянно моргнул. Он ожидал спора, возражений, попыток скрыть мой ранг — чего угодно, но не такого мгновенного и полного согласия. Он не понимал, в чем подвох.

— Прямо… прямо сейчас?

— А зачем откладывать? — я пожал плечами. — Время работает против нас и против него.

Артем, который все это время молча стоял в углу, решительно шагнул вперед.

— Я пойду с вами, — твердо сказал он. — Как анестезиолог, я тоже обязан предупредить его о всех рисках наркоза при такой сложной операции.

Киселев посмотрел на Артема, потом на меня.

Он думал, что передает мне бомбу с зажженным фитилем. А на самом деле он только что вручил мне ключ от сейфа.

Теперь все зависело не от его страха, а от моего умения говорить с пациентом. И в этой области я чувствовал себя гораздо увереннее, чем он.

Реанимация. Палата номер три. Воздух здесь был густым от запаха лекарств и тишины, нарушаемой лишь мерным писком мониторов. Полковник Обухов лежал на функциональной кровати, опутанный проводами. Выглядел он откровенно плохо — осунувшееся за сутки лицо приобрело землистый оттенок, глаза запали, дыхание было частым и поверхностным.

Но взгляд, которым он нас встретил, оставался ясным и цепким. Взгляд человека, привыкшего смотреть в лицо опасности.

Первичная оценка.

Физическое состояние — тяжелое, на грани декомпенсации. Психологическое — абсолютно стабильное. Это не испуганный обыватель. С ним нельзя говорить с позиции «мы лучше знаем». С ним нужно говорить как с равным. Четко, по фактам, без уговоров и сюсюканья. Он должен принять не решение пациента, а решение командира.

Мы встали полукругом у его кровати — Киселев справа от него, я слева, Артем в изножье.

— Виталий Валентинович, — начал Киселев официальным,