Лекарь Империи 7 - Александр Лиманский

Артем ввел атропин.

На кардиомониторе хаотичный танец желудочковых экстрасистол прекратился. Кривая начала выравниваться, возвращаясь к нормальному синусовому ритму.

Шестьдесят ударов в минуту, семьдесят, восемьдесят… Давление медленно поползло вверх.

— Кризис миновал, — с облегчением выдохнул Артем. — Гемодинамика стабильна.

Киселев, бледный и вспотевший, стоял у рентгеновского монитора, не веря своим глазам. Его злость и паника сменились профессиональным шоком.

— Описторхоз… — бормотал он, как в трансе. — Массивная инвазия… Тут сотни, если не тысячи паразитов… Я бы в жизни не поверил…

Он видит только то, что на поверхности.

Подтверждение диагноза. Но я вижу больше. Есть деталь, которая не вписывается даже в эту, уже аномальную, картину.

Я подошел к панели управления рентгеновского аппарата и, пользуясь правами ассистента, включил режим цифрового увеличения, сфокусировав изображение на правой доле печени.

— Смотрите сюда, — мой голос прозвучал спокойно, почти лекторским тоном.

На увеличенном изображении стала видна тонкая, как нить, извилистая линия контраста. Она отходила под прямым углом от одного из крупных желчных протоков и, пробивая его стенку, уходила куда-то в сторону, вглубь паренхимы печени.

— Что это? — Артем наклонился ближе к монитору. — Артефакт изображения? Или свищевой ход?

Фистула. Это очевидно. Паразиты прогрызли стенку протока. Но куда?

Я снова активировал Сонар, но на этот раз использовал его не для общей диагностики, а как высокоточный навигатор, прослеживая путь этого аномального хода сквозь ткани.

— Они пробились в правую печеночную артерию, — констатировал я факт.

В операционной воцарилась мертвая тишина, еще более гнетущая, чем во время сердечного приступа. Было слышно лишь шипение аппарата ИВЛ.

— Ничего себе! — раздался в моей голове восхищенный писк Фырка. — Червяки-бурильщики! Прямо в артерию! Это же полный абзац!

— Боже… — Киселев побледнел как полотно, его профессиональная уверенность, казалось, рассыпалась в прах на моих глазах. — Паразиты в артериальном русле? Это невозможно! Это должно было вызвать тотальный тромбоз, эмболию сосудов мозга, инфаркт, инсульт! Он должен был умереть недели назад!

— Но он не умер, — я закончил его мысль с холодной логикой. — И тромбоза нет, сосуды чистые. Следовательно, это не обычные описторхи. Это мутировавшая форма, адаптированная к жизни в условиях высокоскоростного артериального кровотока.

Магическая адаптация. Теперь все сходилось. Астраханская аномальная зона. Они эволюционировали. Научились не только прятаться от магического зрения, но и вырабатывать мощнейший природный антикоагулянт, позволяющий им свободно путешествовать по артериям, не вызывая свертывания крови.

Мы столкнулись не просто с редкой болезнью. Мы столкнулись с новым, неизвестным науке видом. И стандартные методы лечения здесь будут абсолютно бесполезны.

— Заканчиваем процедуру, — скомандовал я. В операционной больше не было Мастера-целителя Киселева и ассистента Разумовского. Был только один центр принятия решений. — Артем, держи гемодинамику на текущем уровне. Сестра, готовьтесь к извлечению.

Я медленно и осторожно, миллиметр за миллиметром, начал извлекать катетер из желчного протока.

Затем так же плавно — сам эндоскоп. На полное извлечение аппарата ушло почти три минуты. Любое резкое движение могло спровоцировать новый вагусный рефлекс, и второго такого кризиса пациент мог уже не перенести.

— Переводим в реанимацию, — распорядился Киселев, немного пришедший в себя. Его голос звучал глухо. — Срочно. Под круглосуточный мониторинг.

Правильное решение. Пациент требует постоянного наблюдения. Но реанимация — это не лечение. Это просто отсрочка.

Пока санитары и анестезиологическая сестра аккуратно перекладывали пациента на каталку, мы вышли в предоперационную и начали снимать стерильные халаты и перчатки. Атмосфера была пропитана напряжением.

— Что теперь будем делать? — спросил Артем, снимая шапочку и проводя рукой по влажным волосам. Вопрос был адресован мне, а не Киселеву, и это красноречиво говорило о смене иерархии.

— Оперировать, — ответил я, бросая использованный халат в бак. — Другого выхода нет.

— Сейчас⁈ — Киселев, услышав наш разговор, резко повернулся. — Он не выдержит! Только что перенес вагусный криз, седация еще не отошла полностью!

Он прав.

Экстренная операция на фоне нестабильной гемодинамики — это почти стопроцентная летальность. Нужна предоперационная подготовка.

Минимум сутки на стабилизацию, коррекцию электролитов и восполнение депо гликогена в истощенной печени.

— Завтра утром, — уточнил я. — Дадим ему сутки на восстановление. За это время мы подготовим операционную, соберем лучшую команду, которая у нас есть, и продумаем каждый шаг.

— И что это будет за операция? — Киселев снял перчатки и с силой бросил их в урну. — Вскрытие печеночной артерии? Разумовский, это же ювелирная сосудистая хирургия! У нас в больнице нет специалистов такого уровня!

— Именно, — подтвердил я, глядя ему прямо в глаза. Я говорил так, словно диктовал простой и понятный алгоритм. — План трехэтапный. Первый этап: доступ, выделение и временное пережатие печеночной артерии. Второй этап: артериотомия, механическое извлечение паразитов, ушивание сосуда атравматичной нитью. Третий этап: интраоперационная холангиография и полная санация желчных протоков от оставшихся особей.

Сосудистая хирургия на печеночной артерии — это высший пилотаж.

В прошлой жизни я провел с десяток подобных операций, в основном после тяжелых ножевых или огнестрельных ранений.

Технику артериотомии и наложения анастомоза я знал досконально, мои руки помнили каждое движение. Но то были травмы — чистые, понятные разрывы.

Здесь же ситуация была иной.

Мне предстояло не просто сшить сосуд, а провести его ревизию, извлекая изнутри десятки живых, возможно, сопротивляющихся существ, не повредив при этом интиму артерии. Такого не было ни в одном учебнике. Придется импровизировать, совмещая классическую хирургию с уникальными возможностями Сонара.

После операции кабинет Киселева превратился в военный штаб.

На его полированном столе, сдвинув в сторону аккуратные стопки бумаг, мы разложили рентгеновские снимки Обухова, распечатанные в разных проекциях. Атмосфера была пропитана запахом крепкого кофе и интеллектуальным напряжением.

— За сорок лет практики я такого не видел, — Киселев вглядывался в один из снимков через увеличительное стекло, словно пытался разглядеть лицо врага. — Паразиты в артерии… Это переворачивает все фундаментальные представления о паразитологии.

— Это не классический Описторхис фелинеус, — пояснил я, выступая в роли эксперта-аналитика. — Это его астраханский подвид, возможно мутировавший под влиянием магических аномалий региона. Они научились вырабатывать мощнейшие антикоагулянты, чтобы предотвратить тромбоз. Возможно, даже изменили свой метаболизм и питаются напрямую компонентами артериальной крови, что и объясняет такой агрессивный некроз окружающих тканей.

Я излагал это как гипотезу, но был почти уверен в своей правоте.

Это была единственная теория, которая объясняла все факты: отсутствие тромбоза, агрессивный некроз и магическую мимикрию, которая сделала их невидимыми для