Лекарь Империи 7 - Александр Лиманский
ЭРХПГ — сложная процедура, требующая ювелирной точности. Ошибка хирурга часто является следствием не недостатка навыков, а потери концентрации из-за стресса.
Его текущее состояние — дополнительный фактор риска. Нужно будет внимательно следить за его руками.
Стоявший у наркозного аппарата, Артем Воронов был воплощением спокойствия. Он методично проверял контуры, давление в баллонах с кислородом, выставлял на инфузомате нужные дозировки препаратов.
Артем — скала.
В любой, даже самой безумной ситуации, он просто делает свою работу. Его спокойствие — это наш единственный островок стабильности в этом хаосе. Он не думает о последствиях. Думает о пациенте. И это правильно.
Я бросил взгляд на монитор над головой Обухова.
Пульс — девяносто ударов в минуту. Сатурация — девяносто восемь процентов. Артериальное давление — сто тридцать на восемьдесят. Идеальные показатели.
Я стоял рядом со столом, уже в стерильном халате и перчатках, готовый ассистировать. Все готово. Пациент стабилен.
Команда на местах, хоть и в разном психоэмоциональном состоянии. Следующие двадцать минут решат все.
Либо мы находим врага, и я становлюсь спасителем. Либо мы ничего не находим, и я превращаюсь в шарлатана, который подверг пациента необоснованному риску ради безумной теории.
Третьего не дано.
— Готовы к углублению седации по вашей команде, — четко доложил Артем. — Но предупреждаю: у пациента на фоне тяжелой интоксикации нестабильная гемодинамика. Любая избыточная вагусная стимуляция при манипуляциях в дуоденум может привести к резкой брадикардии и остановке кровообращения.
Артем абсолютно прав.
Стимуляция Фатерова сосочка — это как дернуть за чеку у гранаты. Может вызвать мощный вагусный рефлекс, вплоть до асистолии. В прошлой жизни я видел два таких случая на своем операционном столе. Оба раза мы их откачали, но адреналина хватило на месяц вперед.
Артем не просто предупреждал. Он готовил меня к тому, что в любой момент эта диагностическая процедура может превратиться в экстренную реанимацию.
Фырк, найдя идеальный наблюдательный пост, устроился на полке с упаковками контрастного вещества. Оттуда ему был отличный обзор всего операционного поля.
— Эй, двуногий, а ты уверен, что этот твой Киселев справится? — с ехидством пропищал он у меня в голове. — Он же нервничает, как студент на первом экзамене! Руки-то у него не дрожат?
Не уверен. Его эмоциональное состояние — главный фактор риска сейчас. Но выбора не было.
По уставу Гильдии, проводить ЭРХПГ имел право только Мастер-целитель с соответствующей специализацией. Он был единственным таким специалистом в этой больнице. Придется работать с тем, что есть, и быть готовым вмешаться в любой момент.
Киселев взял в руки дуоденоскоп — длинный, гибкий, черный шланг с рукояткой, усеянной джойстиками, и сложной оптической системой сбоку.
Высокотехнологичный и очень капризный инструмент.
— Ну что, Разумовский, — его голос сочился сарказмом, который он даже не пытался скрыть. — Веди меня. Какими путями плыть, чтобы найти твоих мифических червей?
Я полностью проигнорировал его язвительность.
— Стандартный доступ, Игнат Семенович, — мой голос прозвучал сухо и четко, как у навигатора, диктующего курс. — Проведите эндоскоп до нисходящей части двенадцатиперстной кишки, визуализируйте большой дуоденальный сосочек. Затем канюлируйте устье общего желчного протока и введите контрастное вещество. Если моя гипотеза верна, мы увидим множественные дефекты наполнения во внутрипеченочных протоках.
Я говорил с ним как по учебнику.
Диктовал алгоритм, который сам в прошлой жизни выполнял больше двухсот раз. Но здесь, по правилам этого мира, я был всего лишь ассистентом, целителем третьего класса.
Моей задачей в сложившихся обстоятельствах было давать навигационные указания, а не стоять у штурвала. Пока.
Киселев взял в руки гибкий тубус дуоденоскопа. Я молча подал загубник, который сестра зафиксировала во рту пациента.
— Начинаем, — процедил он.
На большом подвесном мониторе появилось изображение. Розовая, гладкая слизистая пищевода, которая быстро сменилась складками желудка.
Техника у Киселева в целом неплохая. Прохождение через привратник уверенное. Но движения… в них нет легкости.
Он слишком сильно давит на джойстики управления, слишком резко поворачивает головку эндоскопа. Это не работа хирурга-виртуоза. Это работа ремесленника, который находится в состоянии сильного стресса.
Аппарат проскользнул через привратник и оказался в луковице двенадцатиперстной кишки.
Киселев аккуратно продвинул его дальше, в нисходящую часть. На экране, на одной из складок слизистой, показалось небольшое, похожее на сосок, возвышение.
Фатеров сосочек.
Место, где в кишку открывались общий желчный проток и проток поджелудочной железы.
Наша цель.
— Вижу сосочек, — пробормотал Киселев себе под нос. — Сейчас будем канюлировать.
Он нажал кнопку на рукоятке, и из рабочего канала эндоскопа выдвинулся тонкий, как леска, катетер с металлическим кончиком.
Теперь начиналась самая ювелирная часть процедуры — попасть этим катетером в крошечное, едва заметное устье общего желчного протока.
Киселев подвел кончик катетера к сосочку и попытался войти в проток.
Промах. Катетер соскользнул, оставив на нежной слизистой белесую царапину.
Он выругался сквозь зубы. Вторая попытка. Он изменил угол, слегка повернул джойстик. Снова мимо. Кончик катетера уперся в стенку кишки рядом с сосочком.
Сосочек отечный, гиперемированный. Признак воспаления. Устье сужено, его почти не видно. Это был объективно сложный случай даже для опытного, спокойного эндоскописта. А у Киселева руки были напряжены, его движения становились все более мелкими и рваными. Он злился, и эта злость мешала ему. Эндоскопия — это не силовая хирургия. Здесь было нужно не давление, а чувство.
— О-о-о, да он же просто тычет наугад! — с издевкой прокомментировал происходящее Фырк. — Как слепой котенок в блюдце с молоком! Еще пара таких попыток, и он ему кишку проткнет
Прошло пять минут. Затем десять.
Тишину в операционной нарушало лишь пиликанье монитора, показывающего учащающийся пульс пациента, да сдавленное сопение Киселева.
На его лбу выступили крупные капли пота, которые ассистирующая сестра молча, раз за разом, промокала стерильной марлевой салфеткой. Его движения становились все более резкими и нетерпеливыми.
— Черт! — выругался он сквозь зубы. — Не идет! Сосочек твердый, как камень!
— Игнат Семенович, — спокойно, но настойчиво подал голос Артем от наркозного аппарата. — У пациента тахикардия. Пульс сто десять ударов в минуту. Он явно реагирует на ваши манипуляции.
— Я вижу! — огрызнулся Киселев, не отрываясь от окуляра. — Не мешай!
Классическая ошибка. Злость и фрустрация затуманивали его разум. Вместо того чтобы сделать паузу, успокоиться, сменить тактику, он продолжал давить, пытаясь силой проломить стену.
Чем больше он злился, тем хуже у него получалось. Это был порочный круг, который вел к единственному результату — провалу и, возможно, к серьезным осложнениям.
