Империя Машин: Пограничье - Кирилл Кянганен

не обращая и малейшего внимания на то, что они продолжали сидеть без одежды. «Забросило тебя паренек далековато, хочешь выйти? Я покажу» – подошел толстопузый человек, одетый в потертые брюки и перештопанную серую куртку. Я благодарно последовал за ним. Мы снова брели по нескончаемому количеству ходов. Но в сердце закралось странное предчувствие опасности. Мне казалось, что мы идем в глубь, а не наружу. Я окрикнул петляющих сзади бедняков, но никто не отозвался. Тогда я хотел было пойти назад, но, вдруг, со всех сторон вынырнули вооруженные винтовками люди. Их отличал «ржавый» камуфляж и синие металлические маски. «Двинешься не туда, убьем» – произнес проводник. Я решил было побежать назад, и увидел, как бедняки подбирали выброшенные кем-то на землю монеты, а другая их часть подгоняла пойманных детей, параллельно закрывая единственный проход и надежду на свободу выползающим из-под земли частоколом. «Вот я и попался…» – это была первая грустная мысль, которая пронеслась в голове. Тогда я еще не знал, что это только начало. Тех из ребят, кто пробовал вырваться – отстреливали. Ко мне подошли трое, один схватил за левое плечо, второй за правое. «Прошу отпустите, я ничего не видел и не знаю. Мне все равно что здесь и как. Просто отпустите!». «Придержите мелочь – проговорил подошедший третий» – и направил приклад в сторону лица. «Не надо, не убивайте меня, я ничего не знаю!». «Да держите засранца! Он вырывается – крикнул мужчина с вьющийся бородкой, – я в висок не попадаю». Меня схватили крепче. «Пожалуйста, я все сделаю! Все! Все!». И, снова, в последний момент, успел слегка отклонить голову. Тогда он подошел ко мне, и со всего размаху ударил в живот, а затем замахнулся в последний раз. «Я готов служить!» – прокричал в ужасе. И он остановился. «Ну что—ж? Раз готов, то будешь служить». Только тогда он убрал оружие. «Доложите смотрителю Сэвеллу, и отведите новобранца в трапезную». Шатающегося и мало соображающего, вначале меня отвели в душевую. «Настоящий концлагерь» – подумал я. Затем, из душевой провели сквозь решетки изгородей и черные светоотражающие крыши, мимо ангаров, превышающих человеческий рост в трое, а то и в четверо, и небольших черных палаток. «Трапезная» оказалась скромным амбаром, облицованным светоотражающим металлом. Издали ее легко было спутать с горой мусора. Внутри квадратная комнатка метров тридцати. По краям столы с различной едой, вплоть до выращенных фруктов. Большая редкость… Слева и справа от входа стояли станки с оборудованием. Левее располагались столы со слесарными приспособлениями и материалами для плотника. За одним из них, уткнувшись в работу, находился мальчик. Он даже не поднял голову, чтобы посмотреть на пришедшего. А в правой части, за ткацким станком, сидела фиолетоглазая красивая девушка, с длинными светлыми волосами, достающими до поясницы, овальным лицом, подзагорелыми кистями и вытянутыми стройными ногами. Выглядела она старшего его, и взгляд ее был совершенно стеклянным. Но она, в отличие от соседа, подняла лицо. «Любимица начальника. Будешь заглядываться – выколят глаза» – проговорил проводник, после чего оставил их втроем.

«Садись за крайний стол и жди – сказала ему девушка, когда хлопнула дверь, – Ничего не делай, не трогай, просто жди». Я не сразу сообразил, как ответить, но меня удивило поразительное безразличие мальчика с угла: «Почему он молчит?». «Слишком много давал всем советов, ему вырезали язык, и бросили в яму на два дня». Живот скрутило. «К—как?». «Взяли за шиворот, выволокли, схватили, открыли рот, вырезали и бросили. Разве обычно процедура происходит иначе?» – ответила резко девушка. Она поглядела мне в глаза. Да так пристально: «Вежливости в таком месте не научишься». Я сел за стол и попытался больше не обращать на нее внимания. Вошел смотритель Сэвелл. Черная рубаха, перетянутая в поясе зауженными штанами, широкая грудная клетка, покрытая мускулами. Резкие черты лица. Вначале он привычным взглядом осмотрел трапезную. Строго глянул на мальчика, еще более строго на девушку, но в его взгляде проглядывало кое – что иное. Скорее желание обладать, нежели строгость. Смесь обожания и презрения. Он явно хотел взять ее, ублажить себя, а потом бросить, как вещь. Не знаю, как я считывал намерения с его физиономии, но они подтвердились… После он заметил меня, сидящего в углу. Несмотря на погоню, моя одежда была в лучшей форме. «Кого притащили в наш дурдом? Добро пожаловать» – усмехнулся смотритель, вцепляясь обжигающим взором. От него несло перегаром. Сэвелл поспешно застегнул манжеты, прикрывая кровоподтеки. Он подманил пальцем, снимая с плеча винтовку. Я послушно подошел. Смотритель всучил в руки оружие. «Видишь тарелки?», и, как бы в ответ желудок мальчика заурчал. «Стреляй по еде!». Я оторопело уставился на карабин. «Подними глаза, придурок и стреляй!». Собрав остатки сил, я приподнял винтовку, навел на еду, и начал палить. Когда, промазывал он влеплял жесткую оплеуху и выдавал рекомендации. «Целься выше, бестолочь. За каждый разбитый бокал – день в яме. Они небось тебе уже рассказали каково это?» – заговорщески подмигнул смотритель. «Что „это“?». «Стали послушнее, твари» – произнес он, смягчаясь, но глаза озлобились. Винтовка в руках ходила словно живая. Я боялся ненароком убить кого—то, боялся оружия, но все закончилось благополучно. Чудом я не разбил ни единого бокала, пули не задели хрупкого фарфора. «Почему ты сел туда, а не в любое другое место?». «Оно было в углу – попытался я вызвать одобрение. И свободно». «Правильно, – Сэвелл жестко потрепал волосы, – скромен, помнишь место». Сам я думал не об этом. Я хотел назад, домой. Вернуться к родителям. К матери. Отца у нас не было. Ушел к другой. «О чем думаешь? – проницательно спросил смотритель, – Пошли! Выйдем на веранду. Там скажешь. Им не обязательно знать, – кивнул он на девушку и мальчика. Только зайдя за первый поворот, я спросил: „смогу я, когда—нибудь вернуться домой?“. „Забудь о доме“. „Пожалуйста, вы меня отпустите, когда—то?“. „Ты дал клятву, и если ее нарушишь, то тебе грозит смерть. Поэтому соблюдай порядок, блюди дисциплину и готовься к ней всегда“. На глаза наворачивались слезы, смотритель их заметил. „Сопляк. Через 20—30 лет ты станешь либо одним из нас: тогда тебе снова открыта дорога в мир. Либо… ты станешь мертвым грузом. Хочешь узнать каково это? – Вытри сопли и прекрати реветь как мелюзга“ – на мгновение его лицо подобрело, и он мягко похлопал по плечу. Я взялся поблагодарить смотрителя, но он придавил руку дверью, и с нажимом заявил: „Помни свое место“. „Помни свое место“ – так хищный зверь отвечает луговому суслику. Смотритель внушал мне это, выдавливая жилы на онемевшей ладони. „Сейчас – оно у отстойника. Ты стрелял в свой обед и ужин. Лучше отсидеть в яме день и немного поесть, чем голодать два“ – Сэвелл отпустил меня, заливаясь хохотом, – а дураки усвоили урок! Так что марш чистить сортир». Прокурор заливался кровавым кашлем, но магия метки Неизвестного усиливала его речь.

Со временем Александр обвыкся на свалке. В построении на марше его били реже, чем других. Нашлись опекуны из старших групп, но дружба воспрещалась. Точнее она разрешалась в том случае, если перед выпуском друзья пойдут на арену, позабавив начальство кровавой драмой жизни. И Александр рвал все попытки одногрупников, как в отчаянии срывают волосы ведьмы, сидя в темнице перед костром инквизиции. Как—то раз разгоряченный спором смотритель вышиб в ночлежке воспитанников замки для проведения внеплановой проверки, но растерялся от увиденного. Пока группа спала, немой мальчишка, сосед мой, работал. Он повернулся к Сэвеллу, развертывая ладони в умолительно-просящем жесте. Будто говорил: «Это тебе». Смотритель с неожиданной аккуратностью принял заточенный меч. Повертел его «Глянь! – залюбовался из-за плеча Том – наемник, обменявший жену на жизнь, – Камень!». «Сверкает точно сталь – с достоинством произнес смотритель, – я думал, тебя не подчинить. Но где ты взял материалы? Украл?! – ощутил Сэвелл вкус сладкой победы в воспитании подопечного, и помрачнел, – до сих пор ты молчал. У тебя была тайна от собственного смотрителя, в то время как вам положено не иметь секретов». Немой ретиво зашуршал