Империя Машин: Пограничье - Кирилл Кянганен
Далее шла несвязная речь. Как Неизвестный не вслушивался в клокотание, оно было сбивчивым, но вот, метка пробилась сквозь сопротивляющееся сознание Александра, и он увидел отчетливую картину:
Их с Сиреной застукали однажды. В двоем. Они сидели на краю черного металлического листа взявшись за руки, провожая солнечный диск глазами. «Да здесь, как никак, влюбленная пара! – дико завизжал его старший напарник – Джестер». Его пристроили ко мне, когда я достиг семнадцатилетия. Я быстро вскочил, но Джестер был уже рядом. Опрокинул меня, ловя на болевой. И тут Сирена, пронырнув под руку, схватила его за шиворот, как котенка, я высвободился и приложил его о бетонную плиту. «Ах ты сучка» – Джестер откашлялся, но не поднимался. «И это все на что ты способен, малыш? Связался с девочкой. Наверное, как и с мамой – все боишься к ней прикоснуться. А ведь вполне взрослый. Но такой… покорный? Неужели ей слишком часто овладевали другие, и теперь ты испытываешь отвращение?». «Лучше замолчи» – голос Александра заледенел. «А то что? Что ты сделаешь? Сколько раз я слышу подобные заявления. Помнишь, что происходило с теми, кто не подчинялся? Я давно предвкушал твое нарушение и вот оно – едва крыса оказалась в родной стайке, сразу похрабрела: говоришь прямо в лицо. Давай, погань, не смей отворачиваться! Гляди в глаза, тупое животное! – Джестер сжал ему подбородок, – Раньше прятал глубоко в черепочке, – шептал он, костяшками правой руки по лбу Александра, – Сэвелл слишком переоценивает тебя, позволяет красоваться на бойцовской арене. Но я знаю, что ты – трухлявая собака. Я вас выпотрошу, а с нее – сниму шкуру и буду обнимать каждый божий день». Не сдержавшись, Александр изо всех сил толкнул его к обмоткам проводов. Джестер выхватил нож, но поскользнулся на луже, и задел обнаженный кабель. «Зачем?! – едва успела крикнуть Сирена». Но старший был мертв. Волна тока спалила камуфляж. Обугленный труп пал в воду, продолжая содрогаться от электрических разрядов. «Ты такой глупый и импульсивный». «Я убил человека» – произнес потрясенный Александр, а еще… он не мог смириться с неминуемыми последствиями, которые наступят сразу же, едва станет известно о его преступлении. «Ребенок». «Убийца». «Я видела тебя на арене. Лучший из убийц». «Душегуб не может быть лучшим». «Для меня – ты лучший» – девушка склонилась над его плечом, поглаживая взъерошенные волосы как когда-то это делала мать. А затем… она запела неизвестную колыбельную, и, казалось сами Боги звучали в ее милом голосе. Это было волшебным… он задышал ровнее, и, через час вовсе позабыл о случившимся. Их внезапное единение оборвал смотритель: «Нарушитель! Помни свое место!» – Сэвелл буквально озверел. Он выстрелил в Сирену, заставив ее сложиться по—полам, а после – в Александра. Он не ощутил боли, но его тело пронзило холодом. Смотритель обожал начинять саморезные пули всякими веществами.
– Единственное что я мог сделать: это упасть на колени, встать и склониться. Ждать дальнейшей судьбы. Но знаешь, что странное? – произнес он, глядя на Неизвестного, – Мне казалось, что тогда я мог преодолеть боль, подняться с колен и все изменить. Несмотря на свое поражение, я ощущал, что воспитание Сэвелла потерпело крах, и это было моей маленькой победой.
«Прикончу ее, а ты будешь смотреть. Не нравится? Какой стал непокорный! Видать, гормоны с ума свели, но мы их поставим на место, постааавиим… Вобьем на, мать твою, место! Она будет страдать, а тебя мы будем ставить на место, ты все понял?!» – и смотритель подошел к Сирене и выстрелил в упор еще раз. «Однажды я убью тебя! – кричал Александр в ярости, видя, как его возлюбленную насилуют, – я вырежу тебе кишки и заставлю их съесть, затем вырежу твое сердце, и пока глаза не успели закрыться, засуну его в глотку!».
– Сирена… смелая девчонка, она молила меня прекратить, но я был непреклонен.
К старому смотрителю подбежали наемники. Александр вскочил, и успел убить одного парой взмахов спрятанного в рукаве клинка, расправился со вторым, но третий стукнул по затылку и скрутил руки… Тогда смотритель приблизился, чтобы я вновь ощутил запах перегара и тухлого мяса… это сочетание всегда сочилось из его рта… Он резко и со всей силы влепил кулаком в лицо, затем поднял за подбородок и произнес: «Завтра, на площади Темплстера, тебя казнят как дезертира. Ты подохнешь в собственных помоях». Сирена беззвучно заплакала, а, когда смотритель направился прочь поползла за ним. «Не надо, пощадите его, возьмите меня – взмолила она, хотя тело ее орошала кровь». Сэвелл намеренно целился мимо жизненно важных органов, чтобы продлить ее мучения. Дальнейших ее слов я не слышал. Кажется… она все молила о прощении, ползла следом. Кажется… смотритель смилостивился. Вероятно, сыграл тот факт, что поутру он выиграл крупную сумму, позволившую ему приобрести себе корабль. Так он и сказал. «Выторговала шваль, красавца, – Сэвелл улыбнулся, ударив ее по щеке, – я давно хотел тебя, да жалел за юность. Выживешь – исправлю промах. Отпустить их! А ты – мелкий сопляк, как был им, так и остался. Уткни стоны! Патроны не бронебойные. Так что, боритесь ребятки. Или умрите – это ваш час. Благодарите День, Ветер или кого там еще… во что верите. Нечто спасло вас от моего гнева, но, коли ошибетесь, – он злорадно оскалился, – могу и передумать». Пошатываясь на ногах, Сирена попыталась подняться. Я сам, падая, приблизился, к ней. И мы вместе, упираясь плечами друг на друга, вернулись… в трапезную. Первое место, где мы встретились, и последнее – где… простились.
За нами заперли двери. Мы прижались друг к другу, забиваясь в дальнем углу. Смотрели на выход загнанными звериными глазами, и плакали. Я не мог вынести ее слез, а она – моих. Мы делились накопившимися невзгодами, смирившись с неизбежностью. Боль и тоска притупляли чувства, но мы поклялись в верности и решили вместе оставить мир. Страшно было глядеть в угасающие глаза, ощущать озноб родственной души, запах холодного пота и страха. Взаимные объятья слабли, судьба разбивала наши узы. Истекали последние драгоценные часы. Я обязан был что-то предпринять, но, впервые испугался одиночества. Не знаю, Боги ли откликнулись на зов или совпали обстоятельства, но к полночи в трапезную проникла служанка. Добрая старушка перевязала раны, вытащила осколки из тела девушки, заставив ее кричать от боли, обработала порезы, накормила, после чего дала какую-то белесую жидкость, и ушла. Сирена погрузилась в глубокий сон. А я – караулил входы. Прошло время, раны зарастали. Но мы боялись показываться на свет. Нас кормили по ночам, кажется, то было исключительной заслугой Сирены. Она помогала всем, кто в чем-то нуждался. «Ты слишком нежный. Нельзя было попадать сюда. Но без тебя, я не знаю, как выдержала бы все одна».
Тогда нам было можно. Мы сблизились, и искра любви стала гореть яснее. Если бы я знал, что это будет наша последняя искорка. Что смотритель смилостивился лишь из-за выговора владельца лагеря, наблюдавшего за ним. Мы могли уйти!
Неизвестный вытер слезы с лица Александра.
– Она была отличным художником – сказал он сквозь улыбку, – Через пару часов она каким-то чудом пришла в чувство! Оказалось, у нее была врожденная сила клейма, как у защитников… и начала рисовать. Да, она любовалась собой, но при все при этом, была самим очарованием. Светлые волосы, мягкие веснушки, маленький ровный носик, овальное лицо, ветвистые кудри, и запал в фиолетовых больших глазах. Я мог наблюдать
