Левиафан - Хелен-Роуз Эндрюс

Я с благодарностью киваю. Пока греется вода, Мэри садится за стол и мастерски, одним движением, пригибает голову бекаса к животу, а затем связывает вместе клюв и лапы птицы. Я делаю несколько глубоких вдохов. Боль постепенно стихает. Ощущение, что грудь сдавили тисками, проходит.

— Все, отступило, — говорю я, чувствуя, что снова могу нормально дышать.

Мэри наливает в кружку кипяток и принимается готовить настой. Она проворно движется по кухне, открывает ящик буфета, где у нее хранится все необходимое для таких случаев. Затем возвращается в тот угол, где сижу я, и подносит кружку к моим губам.

— Пей, — командует она.

Я вдыхаю сладкий аромат меда, смешанный с горьковатым запахом трав. Напиток обжигает язык. Я встречаю в глазах жены выражение чуть более мягкое, чем привык видеть в последние дни, — оно похоже на сочувствие — дар моей Мэри, которого я жажду и одновременно страшусь.

— Пусть немного остынет, — говорю я.

— Но потом ты выпьешь?

Я обещаю выпить снадобье до последней капли. Хотя это, скорее, для ее спокойствия. Когда тело сдает, не найдется лекарства, чтобы исцелить его. Нет такого зелья, которое могло бы помешать Господину Жатвы собрать причитающийся ему урожай.

Забрав кружку с собой, я возвращаюсь в кабинет. Отвар остывает, я быстро выпиваю его и снова открываю моего Буньяна.

Однако сегодня все мои попытки продолжить чтение тщетны. Проходит минут пятнадцать, а я по-прежнему смотрю на первую страницу, не в силах сосредоточиться. Беспрерывное завывание бури само по себе нагоняет тоску, но, ко всему прочему, на меня вдруг накатывает свинцовая усталость.

Я опускаю книгу на стол, придавливаю страницу гладко отполированным камнем, чтобы она не перевернулась, и прикрываю глаза ладонями. Лишившись таким образом одного из чувств, я лучше осознаю все остальное: свист ветра за окном, ровное биение крови на кончиках пальцев и странное ощущение, будто мое тело плывет в пространстве.

Я убираю руки, смотрю в книгу и усиленно моргаю, но длинная строка подзаголовка колышется, словно отражение в неспокойной воде: «Путешествие пилигрима из этого мира в мир грядущий, написанное…» Я понимаю, что не смогу прочесть до конца. В воздухе кружат пылинки или ветер выдувает сажу из камина? Я тру глаза кулаками и смотрю — не осталось ли на коже черных пятен. Ничего. Но сами руки выглядит странно — они невероятно длинные. Комната плывет в зыбкой дымке и кружится как волчок. Я проваливаюсь в рыхлую землю все глубже и глубже. Хочу удержаться на поверхности, но вдруг оказывается, что я тону не в почве, а в густой воде и цепляюсь за мои собственные легкие. Бешеная круговерть света и тени, течений и водоворотов уносит меня вниз, вниз, вниз…

Я поднимаюсь из-за стола и делаю несколько шагов. Пол подо мной накренился и качается, словно корабельная палуба. Я хватаюсь за стену, пытаюсь выкрикнуть имя Мэри, но из горла вылетает лишь слабый хрип. На полпути между кабинетом и кухней я падаю, и вижу, как Мэри появляется на пороге кухни. Она смотрит на меня, но я не могу прочесть выражение ее глаз. Я тяну руку — помоги мне, — но она не двигается с места. Жена продолжает стоять в дверном проеме, покачиваясь с носков на пятки и крепко зажав уши ладонями, словно защищаясь от какого-то звука или голоса, который не желает слышать.

Я понимаю, что мне дали какое-то зелье. Но почему… «О, Мэри, нет! Нет…»

Мэри разворачивается и отступает к очагу. Шаг, два, три. Ветер опять загасил пламя, но сама печь все еще горяча, поэтому Мэри действует осторожно, когда, склонившись над железным подносом для дров, прикасается к кирпичной кладке. Ее согнутая спина частично заслоняет мне обзор, но я замечаю, как жена ловко поддевает кончиком ножа один из кирпичей, вытаскивает его, откладывает в сторону и извлекает из образовавшейся полости какой-то предмет. Что это звякнуло? Что за предмет в руках у Мэри? Он весь покрыт ржавчиной и красной кирпичной пылью.

Связка ключей!

Сжимая в одной руке ключи, а в другой нож, она направляется к лестнице, но какая странная у нее походка, словно какая-то внешняя сила принуждает Мэри делать каждый шаг.

— Ты не можешь… не должна… — Слова рассыпаются у меня на языке.

Я проваливаюсь в темноту.

* * *

Я выныриваю на поверхность. Разлепить веки — адская мука. Несколько мгновений я покачиваюсь на волнах, как щепка от разбитого корабля, не помня, что со мной случилось.

Постепенно туман рассеивается. Интересно, то, что я видел, прежде чем погрузиться в небытие, происходило на самом деле? Или это какая-то дикая галлюцинация? Я пытаюсь сесть. Движения замедленные, словно я нахожусь под водой, чувства притуплены, руки и ноги не слушаются. И только страх сохраняет прежнюю остроту. Колени у меня подгибаются, сердце скачет, а расстояние от кухни до мансарды, должно быть, миль двадцать.

Я опоздал?

Дотащившись до двери, я прислоняюсь к косяку. Передо мной холл и нижняя площадка лестницы. Взобраться по этим ступеням — невозможный подвиг. Но что это, очередная галлюцинация или стены дома и правда начали дрожать?

С каждым шагом я все ближе и ближе к Мэри. Я хватаюсь за эту мысль, как за соломинку. Передо мной проплывают картины: Мэри поднимается по лестнице, она идет медленно, словно зачарованная, сжимая в кулаке нож.

Задыхаясь и хрипя, я добираюсь до верхней площадки. Дверь, ведущая на вторую лестницу, приоткрыта. Совсем чуть-чуть, небольшая щель. Вопреки тому, что видят мои глаза — Мэри отперла замок одной из своих отмычек, — мой разум отвергает увиденное: нет-нет, дверь, конечно, заперта, а ключ лежит у меня в кармане. Но. увы, она открыта, а свечи, освещающие лестничный пролет, не горят.

Я толкаю дверь. Она распахивается, ударяясь об стену. На меня обрушивается свирепый порыв ветра. Я доползаю до третьей ступеньки, перевожу дух и преодолеваю остаток пути. Вихрь, гуляющий по мансарде, хлещет, словно бичом. Запаха морской соли больше нет, вместо него едва уловимый медный запах крови. Краем глаза я замечаю тусклый отблеск стали. В углу на лавке сидит Эстер, а позади нее стоит Мэри, приставив нож к горлу нашей пленницы. Устрашающего вида штука с остро отточенным лезвием. Другой рукой Мэри вцепилась в волосы Эстер и запрокинула ей голову, как животному, которому собираются перерезать глотку. Лицо моей жены — сплошная маска боли, а кожа серовато-белая, как у покойника. Зато руки усыпаны малиновыми каплями — яркие, они напоминаю цветы, которые Мэри так нравится выращивать у нас в саду.

Пол залит кровью моей