ХТОНЬ. История одной общаги - Евгений ЧеширКо
Она повернулась ко мне, и я попытался увидеть в ее взгляде хотя бы каплю иронии, но ее там не было. Неврубель стоял, как завороженный, не в силах отвести восторженного взгляда от Али. Я же просто хлопал глазами, пытаясь понять, в какой момент прогулка по парку превратилась в экзамен по поиску скрытых смыслов в художественной мазне.
– И почему? – пожал я плечами.
– Это я спросила – почему?
Аля дала мне второй шанс. Для его реализации мне пришлось еще раз посмотреть на картину. Сначала я на полном серьезе пытался найти в ней ответ на ее вопрос, но когда я поймал себя на том, что стою перед картиной, нарисованной сторожем кирпичного завода, глубокомысленно сложив руки на груди и неистово морща лоб, мне стало смешно. Более того, я даже немного разозлился, почувствовав себя каким-то отсталым в обществе высокоинтеллектуальных личностей из высшего света.
– Да откуда я знаю? Вот автор, у него и спрашивай.
– Фил, талант любого творца определяется в двух проявлениях – своим творчеством он либо сам задает вопрос своему зрителю, читателю, слушателю, предлагая на него ответить, либо отвечает на вопросы, которые таятся в их сознании и на которые они самостоятельно ответить не могут.
Это было уже слишком. Мало того, что Аля против моей воли притянула меня за уши на эту уличную выставку шедевров, так теперь она еще и пытается выставить меня идиотом в присутствии Неврубеля.
– Аль, у меня нет никаких вопросов ни к картине, ни к птице, ни к творцу, – произнес я так тихо, чтобы меня услышала только Аля, – и у меня нет никакого желания разгадывать его ребусы. Может, пойдем?
– А вот еще другие посмотрите, – на этот раз уже Неврубель, почувствовав неладное, решил сгладить ситуацию.
– Занудка ты, Фил, – шепнула Аля и, коснувшись моего носа пальцем, принялась прохаживаться мимо картин, останавливаясь у каждой и с интересом выслушивая комментарии художника, видимо признавшего в ней родную душу.
Я демонстративно достал из кармана телефон и принялся листать ленту контактов, всем своим видом изображая вселенскую незаинтересованность в происходящем. Когда мне надоело это занятие, я бросил взгляд на Неврубеля. Он что-то увлеченно рассказывал Але, размахивал руками и, кажется, искренне радовался вниманию, которым вряд ли баловали его прохожие. В какой-то момент наступила вторая стадия этой глупой злости – теперь я злился уже на себя за то, что разозлился на Алю из-за какого-то пустяка. Действительно, она же задала обычный вопрос, на который я просто не смог ответить. Разве виноват в этом кто-то, кроме меня самого?
Я сунул телефон в карман и подошел к творческой парочке. В этот момент Неврубель рассказывал, как он ждал день летнего солнцестояния, чтобы нарисовать с натуры закат. Это было важно, потому что в этот день с определенной точки наблюдения солнце опускалось ровно посередине между двумя зданиями и будто бы погружалось в центр фонтана. Я пробежался взглядом по картинам и уже собрался снова полезть за телефоном в карман, но в этот момент меня будто поместили в холодильник на несколько секунд, а затем снова выставили на улицу – даже мурашки по рукам пробежали.
– А это что за картина? – бестактно перебил я Неврубеля и ткнул пальцем в холст, стоявший предпоследним.
– Эта? Да просто фантазия на тему, – махнул рукой художник.
– На какую тему?
– Очевидно же, что на мистическую, – пожал плечами Неврубель, – но мне она категорически не нравится. Просто пробовал себя в другом жанре.
Я подошел к картине вплотную и присел перед ней на корточки. На холсте был изображен угол какой-то комнаты – дощатый пол, старомодные плинтуса и обои в цветочек. Все было исполнено в уже привычной манере – размытое и блеклое. Но мое внимание привлекло то, что было нарисовано в центре – черное пятно с рваными и растворяющимися в пространстве краями. И это определенно был Темный. Да, тот самый Темный, которого я периодически вижу в своей комнате – те самые бесформенность и расплывчатость, та же будто ускользающая от прямого взгляда плотность, которую ему удалось каким-то удивительным образом передать в статичном изображении. Не знаю, талантлив ли Неврубель или нет, я в этом не разбираюсь, но эта картина поражала своей реалистичностью.
– Вы ее тоже с натуры рисовали? – повернулся я к художнику.
Тот на секунду замялся, но тут же расплылся в добродушной улыбке.
– Конечно, нет. Просто мысленно представил нечто такое, что могло бы показаться странным и несоответствующим окружающей обстановке.
– Это вы правильно подметили, – кивнул я, продолжая буравить взглядом Неврубеля, – смотрится все это довольно странно.
Даже Але я не рассказывал про свои ночные видения. В какой-то момент мне удалось убедить себя в том, что Темный – всего лишь плод моего воображения или результат какого-нибудь легкого нервного расстройства. Но, черт возьми, я сейчас смотрел на него, изображенного другим человеком. Неужели Неврубель, действительно, просто выдумал его? Но разве так бывает? Что же получается, я вижу в своей комнате его фантазии? Бред какой-то. И не признается же, гад. Юлит.
– А давно вы нарисовали эту картину?
Ответить Неврубель не успел, потому что за нашими спинами раздался голос, моментально вернувший меня в реальность.
– Добрый день, старший лейтенант полиции Гордеев.
Я поднялся на ноги и обернулся. Передо мной стояли двое полицейских. Один держал в руке черную папку и смотрел на меня глазами, полными усталости, безразличия и желания уехать к морю, а не бродить по парку, сообщая всем подряд свою фамилию. Второй был моложе и сосредоточеннее, с сержантскими погонами на плечах. Этот смотрел на меня с неодобрением и легким прищуром, который он, наверное, подсмотрел в каком-нибудь фильме и часто отрабатывал перед зеркалом, чтобы потенциальные преступники, не выдержав потока харизмы, тут же сознавались в содеянном.
Первый устало вздохнул и переложил папку из одной руки в другую.
– Удостоверение личности предъявите, пожалуйста.
– А вам зачем? – поинтересовался я.
Подозрительность второго тут же возросла процентов на двадцать, а то и на двадцать пять. Первый вздохнул еще раз.
– И ваши документы тоже, девушка.
Пока Аля копалась в сумочке, уставший полицейский покосился на художника, а затем окинул взглядом импровизированную галерею.
– Продаете?
Неврубель, видимо, не первый раз сталкивался с подобными вопросами от представителей власти, поэтому просто покачал головой.
– Показываете? – улыбнулся полицейский уголком рта и, потеряв интерес к творчеству, уставился на меня. – Документы, молодой человек.
– А в чем дело?
Прищур харизматичного полицейского усугубился. Теперь он явно видел во мне
