Крайние меры (ЛП) - Харпер Хелен

У меня пересыхает во рту.

— Эм, по старинке?

— Я уверен, ты смотрела «Носферату».

— Ты собираешься меня укусить? — мой голос высокий и писклявый.

Монсеррат выглядит удивлённым.

— Да. А потом ты выпьешь пинту моего лучшего напитка, — он расстёгивает манжету левого рукава и закатывает её, обнажая загорелое предплечье.

Я отступаю, нащупывая пальцами дверную ручку.

— Нет! Я не могу пить. Если я выпью, то не стану Сангвином, — протестую я.

Он добродушно улыбается мне, хотя я невольно сравниваю его с котом, смотрящим на мышь, на которую вот-вот набросится.

— Человеческую кровь, Бо, — мягко говорит он. — Ты не можешь пить человеческую кровь. Моя вампирская до мозга костей. Она не обеспечит тебя питанием после обращения, но понадобится тебе для завершения процесса. Это то же самое, что и инъекция.

— Почему же тогда не все обращаются таким образом?

На лице Монсеррат на мгновение появляется боль.

— Это не всегда самый лёгкий процесс. Он очень интимный. У вампира, проводящего обращение, может возникнуть чувство одержимости.

Мне совсем не нравится, как это звучит.

— А у обращаемого?

— Иногда они чувствуют себя обязанными своим прародителям и могут чрезмерно привязаться к ним, — он делает шаг ко мне и протягивает руку. — Но поскольку я глава Семьи, ты всё равно будешь делать то, что я велю. Помнишь, ты только что заявила, что будешь делать то, что тебе скажут.

Я смотрю на его протянутую руку.

— Если тебе всё равно, я, пожалуй, откажусь.

Он пожимает плечами.

— Решать тебе. Но если ты действительно хочешь избежать употребления крови, чтобы стать Сангвином, это твой лучший шанс. Инъекция, в состав которой входит смесь крови всех старших членов Семьи, попадает в твой кровоток так быстро, что бывает почти невозможно бороться с чувствами, которые возникают после этого.

— При условии. что я вообще переживу это, — ворчу я.

— Мне почему-то кажется, что ты слишком упряма, чтобы позволить себе не пройти обращение. Но, — его лицо остается бесстрастным, — в конечном счёте, это твой выбор. Если ты предпочитаешь укол, я могу прислать сюда кого-нибудь, кто проведёт его должным образом.

У меня ноги как ватные. Ни тот, ни другой вариант не особенно желателен. Последнее, чего я хочу — это чувствовать себя «чрезмерно привязанной» к Монсеррату. Но если я смогу перетерпеть весь лунный месяц и стать Сангвином…

— Ладно, — говорю я. — Пусть будет по-твоему.

Монсеррат склоняет голову.

— Как пожелаешь, — он протягивает руку чуть дальше. Когда я не двигаюсь с места, в его голосе слышится раздражение. — Бо, тебе нужно подойти немного ближе.

Дрожа, я делаю шаг вперёд. Он улыбается мне сверху вниз.

— Ты действительно очень маленького роста, — комментирует он.

Я хмурюсь.

— И что?

— И ничего, — его тон мягкий. — Если я смогу наклониться, чтобы поцеловать тебя, то уж точно доберусь до твоей шеи.

— Поцеловать? — я почти визжу.

— Я просто имел в виду, что я всё равно могу это сделать, Бо. Больше ничего, — его глаза блестят. — Хотя я буду кусаться, даже если ты не будешь.

Весь мой позвоночник напряжён от настороженности, несмотря на то, что он весело упомянул о моей оговорке в его спальне. А я-то надеялась, он не расслышал, что я сказала.

Монсеррат вздыхает.

— Будет легче, если ты отвернёшься, — когда я не отвечаю сразу, он протягивает руку и проводит большим пальцем по моей щеке. Я вздрагиваю. — Ты можешь мне доверять.

— Сказал паук мухе, — бормочу я. Однако я поворачиваюсь к нему спиной.

Я чувствую, как он приближается ко мне, пока всё его тело не согревает меня теплом. Он наклоняется, и его дыхание обжигает мою разгорячённую кожу на шее. Я чувствую, как его пальцы нежно отводят мои волосы, и невольно напрягаюсь.

— Расслабься, — тихо шепчет он мне на ухо. Затем его зубы задевают моё горло.

Он высовывает язык и слегка облизывает мою кожу, и я перестаю дышать. Я чувствую, как он переступает с ноги на ногу позади меня, одна рука остаётся у меня на затылке, пальцы вплетены в мои волосы, чтобы они не падали назад, а другая легко покоится на моём бедре. Я нервничаю больше, чем когда-либо в своей жизни.

— Последний шанс передумать, — говорит Монсеррат.

— Я не могу, — начинаю я, — я уже подписала…

Я задыхаюсь от резкой боли. Его зубы впиваются в мою плоть, и я смутно ощущаю, как дрожь пробегает по его телу позади меня, прежде чем тепло разливается по моему горлу и начинает растекаться по венам, пока он сосёт. Я прислоняюсь к нему, закрывая глаза, в то время как его пальцы сжимают меня ещё крепче. Стук моего сердца так громко отдаётся в ушах, что я удивляюсь, как Монсеррат не оглох от этого. Возникает боль, но она не неприятна, и я чувствую, как пальцы на ногах поджимаются от почти удовольствия. Я слегка постанываю.

Его рука оставляет моё бедро и движется вверх по грудной клетке, пока не оказывается прямо под моей грудью, и прижимает меня к нему ещё крепче. Под моими закрытыми веками пляшут искорки света, и я невольно протягиваю руку назад и обхватываю его тело, теперь мои руки сжимают его бедра. Монсеррат издаёт странный звук, похожий на мурлыканье, и я чувствую, как его клыки всё глубже впиваются мне в горло. Моё дыхание учащается.

Внезапно и без предупреждения его рот отрывается от моей кожи, хотя его твёрдое тело остаётся на месте. Он убирает руку с моих волос, позволяя им упасть обратно, затем поднимает руку вверх. Он дышит так же тяжело, как и я.

— Открой глаза, Бо.

Я делаю, как он говорит. Его раскрытая ладонь теперь перед моим лицом, и по его орехово-коричневатой коже стекает струйка крови из маленькой ранки на запястье.

— Тебе нужно попить, — говорит он, поднося запястье к моему жадному рту.

Мои ноги подкашиваются, и я уверена, что упала бы, если бы Монсеррат не держал меня. Я хватаю его за руку и притягиваю к себе, затем начинаю сосать. Солёная кровь наполняет мой рот, и у меня автоматически срабатывает рвотный рефлекс. Я давлюсь, но он что-то шепчет мне на ухо, и я расслабляюсь и глотаю горячую липкую жидкость, глоток за глотком.

Когда я уже думаю, что больше не выдержу, он убирает руку и поворачивает меня к себе. Я смотрю в его тёмные, сверкающие глаза. Его лицо раскраснелось, и он пристально смотрит на меня. Затем на меня накатывает волна головокружения, и всё вокруг погружается во тьму.

Глава 16. Правда и ложь

Когда я, наконец, прихожу в себя, я лежу на односпальной кровати в крошечной комнате. Я пытаюсь сесть, но сил не хватает. Тошнота переполняет мой желудок, и я вся в поту. По крайней мере, я одна. Я переворачиваюсь на бок, тяжело дыша от напряжения. Рядом со мной стоит маленький деревянный столик с кувшином и пустым стаканом.

У меня пересохло во рту, губы потрескались и болят. Сколько же я здесь пробыла? Я тянусь за кувшином, но он он вне зоны досягаемости. Вот блин, мне все-таки придется сесть. Я обхватываю пальцами матрас, подтягиваю ноги, делаю глубокий вдох и приподнимаюсь на локтях. Комната кружится.

Стиснув зубы, я заставляю себя приподняться, пока не оказываюсь почти в сидячем положении. Я слишком резко поворачиваю голову, и в ответ мой желудок сжимается. Я вдыхаю ртом, пока мне не удаётся немного прийти в себя. На мне всё ещё та же одежда, в которой я приехала, хотя кожаной куртки нет. Мои руки обнажены и покрыты гусиной кожей. Я потираю их вверх-вниз и снова пытаюсь дотянуться до кувшина.

Я неправильно рассчитываю расстояние и падаю на холодный кафельный пол. Я морщусь от боли, проклиная свою глупость. Попытка подняться кажется мне слишком тяжёлой, поэтому я лежу, замёрзшая, дрожащая и очень страдающая от необходимости попить.

Дверь в комнату открывается. С того места, где я лежу, я вижу только пару туфель, таких блестящих, что я могу рассмотреть в них своё отражение. Раздаётся громкое цыканье, затем чьи-то руки опускаются на меня и тянут обратно на кровать. Я слышу звук наливаемой жидкости, и мне в руки вкладывают стакан. Я осторожно подношу его к губам, сначала нюхаю. К счастью, это всего лишь вода. Я осторожно отпиваю глоток, затем поднимаю глаза. Мой благодетель — Урсус. Он стоит там, скрестив руки на груди, и наблюдает за мной.