Светлые века - Йен Р. Маклауд
Узнав, что Джордж в безопасности, я выкинул из головы его, Анну и весь чопорный Уэстерли. Я вспомнил его нелепую выходку на фонтанах Преттлуэлла – призыв к оружию, чтобы делать гобелены получше и стулья ручной работы. Неудивительно, что на человека с таким выговором накинулись простые гильдейцы, объект его восхищения. И Джордж сберег свою шкуру – весьма типично для таких, как он. И Анна, Аннализа, Анна Уинтерс, кем бы и чем она ни была… то, что я узрел, когда ее вопль раздался в моей голове, перекрывая рев толпы, было чуждым, невозможным, странным. Нынешний век – средоточие фальши, и она была ее частью. Что касается Сэди, ее гильдии, ее отца-вельграндмастера, их огромных особняков и этого нелепого брака, то чары больше на меня не действовали. Все они были по-своему ответственны за черных коней, сверкающие сабли, крики и лица утопленников. Она даже написала мне раз или два, но я лишь скользнул взглядом по смехотворно длинным телеграммам, которые были по карману только ей. Они были полны восклицательных знаков и подчеркиваний – такое я привык ожидать от подобных Сэди, – а также привычными благовидными заявлениями, дескать, потрясена и совершенно невиновна.
Тысячи плакатов с Двенадцатью требованиями соскользнули со стен и сгнили в сточных канавах. Но над улицами и домами телеграфы по-прежнему горели желчным светом. Нынешний век был словно больной при смерти, который веселеет и пускается в пляс, хотя жизнь покидает его. Скелет, каркас или нечто иное, поддерживавшее эту страну в рабочем состоянии, жутким образом проглядывало сквозь истончившуюся плоть, под которой некогда скрывалось целиком, однако уродливая мощь осталась прежней. Я возненавидел деньги больше всего на свете. Казалось, деньги – как их наличие, так и их отсутствие – лежали в основе того, что следовало винить в неправильности Нынешнего века. Какая-нибудь гильдмистрис могла так исхудать, что края фартука сойдутся на спине, превратиться в тролля и встретить жуткую смерть, но ужас бедности и возносящие над толпой привилегии богатства никуда не девались. Я снова подумал о тех стремящихся в бесконечность расчетах, которые мельком увидел внутри числобусов в Уолкот-хаусе. Что-то было не так, что-то в Нынешнем веке, не желавшем закончиться, было настолько лживым, что у меня чесались кулаки, я хотел драться, но был слаб, слаб, слаб…
Доки Тайдсмита стали опасным местом даже для невинных расспросов о том, как добраться до того или иного причала. Тех немногих, кто был готов нарушить правила своих гильдий, ждали невообразимые деньжищи. Корабли приходили и уходили по ночам. Грузы исчезали без остатка. Тела обманутых плавали в застоявшихся водах. Мошенничества, подобные тому, которое мы с Солом невинно помогли совершить на том акцизном складе, полном ящиков с чаем, ушли в прошлое. А «Блаженная дева» лежала на заброшенной пустоши, утопая в речном иле. От нее мало что осталось. Табличка с названием на корме, все еще слабо эфирированная, излучавшая черноту, и реи с обвисшими зелеными лохмотьями сгнивших парусов говорили о том, что когда-то «Дева» была красивым судном. Затем был сам грандмастер Боудли-Смарт, чье лицо я мельком увидел сквозь дождь в роскошной личной карете и который, как выяснилось, жил к северу от Оксфорд-роуд, в удобной близости от Большого Вестминстерского парка, где кровь смыли с дорожек, а дерн уложили заново, так что дамы вроде его жены, в огромных шляпах и невероятных нарядах, могли выгуливать необыкновенных песиков под журчание фонтанов Преттлуэлла, в то время как позади следовала горничная с совком.
Как же Боудли-Смарты этого добились? В чем секрет? Они жили в облицованном синей плиткой особняке под названием «Фредериксвилль» на Фицрой-стрит – на самом деле это был один из типичных для Норт-Сентрала вычурных кварталов, расположенных вокруг небольшого огороженного частного сада, куда никто, кроме ухаживающих за ним садовников, не удосуживался войти. Ночью я стоял там под деревьями, с которых сочилась влага, и наблюдал за тем, как Боудли-Смарты приезжают и уезжают. Я никогда раньше не изучал жизнь таких людей, и больше всего меня поразило то, сколько персон требовалось для удовлетворения их потребностей. Толстосумы, купающиеся в деньгах гильдейцы высокого ранга, разве что не лопались от неуемной жадности. Задолго до рассвета в особняк приезжали телеги с товарами мясников, пекарей и молочников, а также продуктами нескольких бакалейных лавок прямиком из Ковент-Гардена. Затем приходили прачки и горничные, которые не жили в доме, и разномастные поставщики бесконечных товаров и услуг, в основном загадочных для меня. Весь день они приходили и уходили, приходили и уходили… Складывалось впечатление, что Боудли-Смарты – не имеющие ни детей, ни родственников, живущие, не считая дурацкой собаки и слуг, в полном одиночестве, – попросту зачахнут, если каждые четверть часа, от рассвета до заката, их не будут подкармливать какой-нибудь вкуснятиной через заднее крыльцо. Пусть нахлынувшие волны недовольных гильдейцев и перебили серебристые витрины на Оксфорд-роуд, для Боудли-Смартов – чем бы они ни были – жизнь осталась слаще некуда.
Я наблюдал за грандмастером Боудли-Смартом, который каждое утро стоял перед своей входной дверью, нюхая воздух, как хорошее вино, даже если сгущался вонючий туман. Я следовал за его экипажем, пока он занимался своими делами, посещал конторы той или иной торговой компании и обедал в ресторанах, которые не нуждались в рекламе. В Тайдсмите он заключал сделки на причалах, у бьющихся волн, пожимал обвитые виноградными лозами руки крановщиков и обменивался шутками с носильщиками. Они были осторожны и уклончивы, когда я разговаривал с
