По ту сторону огня - Ева Вишнева

– Не до поместья – до соседней палаты. Если тебе не сложно, Эни, позвони, пожалуйста, в колокольчик – вон он, на тумбочке. Полагаю, нам обоим нужно отдохнуть.
Я потянулась – голова закружилась от простого движения. После звонка в комнату вошла женщина в белом, направилась ко мне, помогла улечься удобней, взбила подушки. Затем взялась за спинку дядиного кресла, медленно покатила его к выходу.
Глава 20
Кларисса
Алан заглядывал каждый день, приносил цветы и угощения, передавал подарки от общих знакомых. Но наше общение не приносило радости ни мне, ни ему. Я расспрашивала о последних событиях, о новостях академии и столицы. Алан отвечал односложно, больше отмалчивался, глядя куда-то в сторону или поверх моей головы. Он будто совершенно отвык от меня, от нашей дружбы.
Других посетителей в больницу не пускали, и я мучилась от одиночества. Много спала – и видела странные, завораживающие сны. Забывала их сразу после пробуждения, но оставались смутные образы, ощущения: жар, прикосновение к волосам, шепот на ухо, отчаяние и страх, перетекающие в счастье и обратно. Было в этих снах что-то личное, поэтому я не решалась рассказать о них докторам.
Фернвальду между тем стало хуже, он лежал в соседней палате, прикованный к постели. В последнее время он взял столько боли, что не смог вынести.
Я сама смогла встать на ноги без посторонней помощи лишь спустя неделю после пробуждения. Вышла в коридор, добрела до соседней двери. Села в кресло рядом с дядиной кроватью. Он слабо улыбнулся, но после снова погрустнел:
– Так ты правда думала, что я мог травить тебя?
Хотелось ответить «нет», но солгать я не решилась:
– А что еще мне оставалось? Я плохо разбираюсь в людях, Фернвальд.
– Мне кажется, я тоже плохо в них разбираюсь. Не смог понять тебя. Да и со всей семьей своей не нашел общего языка…
– Еще не поздно.
Дядя лишь печально покачал головой: уже поздно. А мне?
Сырое осеннее утро, холодное прощание, скупые письма. Молчание длиной в полгода. Что я прочту по глазам родных, когда приеду в Алерт? Да и куда я приеду – домой или в гости?
Не обижусь, если мама посмотрит неласково и скажет что-то сухое и резкое, а папа уйдет на псарню. Может, я наберусь смелости обнять маму и предложу папе помощь.
И Лилия. Я должна извиниться за то, что воровала письма Ричарда, вернуть ей все до единого.
– Хотя бы расскажите, почему поссорились с ними.
– Расскажу. Позже.
Как всегда: о самом главном – позже. Я вышла из комнаты, вернулась в свою палату, выпила лекарство, которое по-прежнему имело вкус и запах топленого молока. И еще от него клонило в сон.
Вскоре я почувствовала прикосновение к волосам. Кто-то невидимый гладил меня по голове, перебирал пряди, и от этого щемило сердце.
Сошла ли я с ума – иначе почему так хочется перехватить чужую руку, переплестись пальцами? «Я люблю тебя», – прошептала едва слышно, чувствуя, как теплые слезы текут по щекам. А проснувшись, решила, что все-таки никому, даже дяде, о снах не расскажу.
На следующий день я снова пришла к его кровати. Спросила уже настойчивее:
– Хочу все услышать сейчас. Про бабушку, про папу. Про вашу собственную семью – помните, еще в самом начале вы обещали рассказать, но к разговору не вернулись?
– Но это очень грустная история, – Фернвальд нахмурился. – Зачем она тебе сейчас, моя девочка?
Я пожала плечами, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Сама не знаю, откуда взялось это упорство. Мы с Фернвальдом сцепились взглядами на несколько долгих минут, затем он отвел глаза. Вздохнув, сказал чуть нервно:
– Ну хорошо, хорошо. У меня была дочь, твоя кузина. Ее звали Кларисса. Правда в том, что за все четыре года ее жизни я виделся с ней лишь несколько раз, да и то мельком.
– Почему? – Имя его дочери показалось мне смутно знакомым.
Дядя потер пальцами виски. Он уже мог двигать руками, правда, движения выходили неуклюжими.
– Я очень любил жену, но она умерла, рожая Клариссу. Я не испытывал ненависти к дочери, не желал ей зла… Но и видеть ее не мог. Мама предложила позаботиться о Клариссе, пока я не приду в себя. Твои родители, Энрике, поддержали решение. В общем, я отвез дочку в Алерт. Думал, заберу через несколько месяцев, самое большее – год. Но так и не забрал. Я ударился в работу, и она захватила меня. Столько успехов! Получил субсидию, крепко подружился с королевской семьей, основал академию. У меня совсем не было свободного времени, и я не замечал, как быстро оно летит. В письмах родные умоляли меня хотя бы навещать Клариссу – я, кажется, сделал это всего два раза. Откупался деньгами, дорогими подарками, – дядя покачал головой. – Когда пришло первое письмо о болезни Клариссы, я не обратил на него внимания: дети ведь часто болеют. После были, кажется, и другие письма. Но я так уставал от работы, что порой забывал даже вскрывать конверты. А потом… потом приехала твоя мама, Энрике, вместе со своим белокурым сыном. Проделала длинный путь, хотя была в положении. Никогда не забуду тот ее взгляд и слова: «Хотя бы попрощайся со своей дочерью».
«Рейнар», – подумала я, услышав о мальчике, и сердце сжалось от нежности и скорби. Фернвальд надолго замолчал. Затем, рвано выдохнув, продолжил:
– Я отправился в Алерт, но дороги сильно замело, пришлось несколько дней пережидать в гостинице. И когда мне удалось наконец добраться до замка, урна Клариссы уже стояла в фамильном склепе. Мама… смерть моей дочери подтолкнула ее к безумию. Помню, она сидела, глядя в одну точку, извинялась. Разговаривала с Клариссой, будто она все еще была жива. Ее дар, и без того сильный, вырвался из-под контроля; я пытался забрать ее боль, но она была бездонной. Всех моих знаний на тот момент не хватило, чтобы помочь ей. Да и сейчас, после стольких лет, боюсь, не хватит. После всего случившегося Освальд больше не желал меня знать – и я прекрасно его понимаю, до сих пор понимаю. Вашей семье не нужен такой эгоистичный идиот. Правда, в течение долгих лет я пробовал наладить с ним отношения, но не вышло. Но однажды на письма мои ответила Агата.
– Мама?! – удивилась я.
– Да, Эни. Она рано осиротела – видимо, поэтому считала, что нужно держаться за родных, даже если они этого не стоят. Кстати, именно от нее я узнал о грустной девочке без