Гончие забвения - Дмитрий Миконов
С улыбкой. С картами и ножами в руках. С последним словами на устах:
«Я — Китобой, слышали про такого?»
Ларс купил им секунды. Запредельной ценой.
Каков глупец…
* * *
Вир стоял в дверях, сжав зубы и пытаясь сосредоточиться. Его отвлекал раздававшийся снизу шум. Из главного зала таверны доносился оглушительный гам. Не привычный гул пьяной толпы, а что-то иное — хаотичное, дикое, будто в Горшке расположился на постой целый табор вместе с лошадьми и ручными медведями.
В этот момент дверь номера скрипнула и открылась. Первым вошел Стефан. Его лицо было бледным и осунувшимся. А за ним, опираясь на палку, но двигаясь с привычной уверенностью, проследовал…
Костыль.
Держа плащ в руках, он был в своем безупречно чистом фартуке. Пенсне, казалось, еще сильнее вросло в переносицу. В одной руке он держал кружку, а другой, разминая костлявые пальцы, уже тянулся к Виру, будто знал, где болит.
— Ты здесь какими судьбами? — хрипло спросил Вир.
— Это я… — Стефан опустил глаза. — Нашел упоминание Прачечной в вашем дневнике. После замерзшей реки… по-другому было нельзя.
Костыль фыркнул, поставил кружку на табурет. Заставил Вира прилечь на свободную кровать. Осмотрел, как мясник — тушу.
— Сотрясение, — перечислил без эмоций. — Три ребра треснуты. Ушибы по всему телу. Легкие подморожены, отсюда хрипы. Общее переохлаждение. Повезло, вовремя извлекли из канала — заключил он, будто поставил клеймо.
— Вытащили? — повторил Вир, повернулся к школяру. — А где ворсайка?
Стефан отвел глаза.
— Мы кое-как выловили вас багром из канала. Вон он… у дверей. Не знаю, зачем притащил. Уже была ночь. А Элис-ар… она ушла стразу, как поняла, что вы не сможете пойти в собор Святой Стефании. Сказала, что ей нужно добраться до отца…
Его слова заглушил грохот снизу — будто опрокинули бочку.
— Скорее всего, она не успела, — Вир прикинул в уме, рассчитал время. — А что за шум внизу?
— Командует какой-то человек, с изъеденным оспой лицом, — ответил Стефан. — Привел своих людей. Говорит, должен защищать Короля. Их никто не посмел выгнать. Хозяин Горшка в панике.
Щербец.
Мысль Вира пронеслась с ясностью молнии. Значит, часть стаи тоже здесь. Они явились сюда неспроста.
— Сколько я провалялся? — спросил он, пытаясь прикинуть масштаб катастрофы.
— Вторые сутки пошли, — проворчал Костыль, вручая кружку с отваром. — Пей.
— Ты меня разорить решил? — ядовито спросил Вир.
Костыль усмехнулся. Уголки его глаз собрались в паутину морщин.
— Какая-то ерунда в Тальграфе творится. Клиентов мало, все по домам, да по подвалам сидят. Поможете городу — сделаю скидку.
Вир, скрипя зубами, отпил. Отвар был горьким, терпким, с неприятным вкусом кореньев и спирта. Не его полынная настойка, но горло продрало знатно. Почти мгновенно по телу разлилась волна тепла, дышать стало гораздо легче.
Стефан тем временем возился с портупеей Ларса. Это он успел закончить ее неумелыми швами. Теперь медленно, неуклюже, заправлял в ячейки метательные ножи.
— Епископ ожил, — тихо сказал он. — Убил всех, кто его отпевал. Собор осквернен.
Костыль, тем временем, достал из кармана фартука баночку с густой мазью и начал втирать ее в кожу на руках Вира. Пахло дегтем и чем-то химически едким.
— Две луны взошли над городом в ту ночь, и не уходят, — мрачно добавил он, работая пальцами. — Епископ забрался на крышу собора, пляшет там под лунами, пугает горожан. Монахи не могут войти внутрь, там чертовщина творится.
— Помните ту антикварную лавку, мастер? — Стефан застегнул последнюю пряжку. — После акта вандализма Тенебрис Вектор направился туда. Вместе с наемниками.
Костыль подхватил.
— Егеря советника Траувена быстро осадили их. Будто знали, где искать, — он втирал мазь так, что Виру хотелось шипеть от боли. — Была страшная сеча между ними и наемниками. Егеря бы победили… но, говорят, вмешался какой-то тип. Его опознали. Тот самый, что сбежал с казни. Убил палача голыми руками, когда тот взялся за пилу.
— В заварухе погиб старик Траувен, — Стефан посмотрел на Вира, и в его глазах читался ужас. — Куча егерей, прорва наемников. Настоящая бойня.
— Среди них был лысый? С распятием на шее? — Вир сжал кружку.
— Да кто ж его знает, — пожал плечами Костыль. — Море трупов. Мои там сторонкой рыщут. Если найдут — сообщим.
— На место первой прибыла стража, — закончил школяр. — Тенебриса Вектора захватили люди герцога Дрейкфорда. Его держат в Конуре.
Вир откинулся на подушку, смежил веки. В его голове, прочищенной отваром и болью, с безупречной ясностью выстраивалась картина.
План Марты исполнен, но лишь частично.
Епископ осквернил собор и это прогремит на всю империю.
Но Тенебрис остался жив. И теперь он очень опасен для Марты. Если его смогут допросить — правда всплывет наружу. А это — смертельный приговор для лейтарской шпионки.
Ее муж, городской советник Траувен — мертв. Его смерть — явная случайность, но Марта непременно воспользуется ситуацией. Она что-то предпримет вскорости, это однозначно.
Крешник может быть жив. Его роль во всем этом осталась неясна.
Эгрегор Войны постарался. Дариан Мортен выполнил свою миссию хаоса. Но почему он не убил Тенебриса, которым управляет эгрегор Безликого Шуту? Не мог же бес пощадить своего заклятого врага!
Значит, что-то произошло…
Вир лежал с закрытыми глазами, слушая дикий гул из зала и жгучую ломоту в теле. Ларс был мертв. Элис-ар сбежала. Тенебрис Вектор в тюрьме. Анна затаилась перед решающим броском…
А над городом тем временем взошли две луны.
Осталось только найти в себе силы, чтобы встать.
И разобраться со всем этим бардаком.
Глава 44
Хлопнула дверь — Костыль ушел. Молча, не назвав цены. Хотя она должна была быть немалой. Полтора дня, чтобы поставить на ноги человека, которого вытащили из ледяной воды — это не шутка. Но подпольный врачеватель знал, за кого берется, что долг будет оплачен.
Вир действительно ощущал себя гораздо лучше. Боль в груди притупилась, дыхание выровнялось, даже голова перестала раскалываться. Он встал, подошел к мутному зеркалу, висевшему на стене. Расчесал волосы карманной расческой, привел в порядок одежду, застегнул сюртук.
Потом сходил в соседнюю комнату, рассовал по карманам вещи. Отражение в карманной зеркале было обычным — двойник не отозвался. Отсутствие фляги, которую насквозь пробила ворсайка — неимоверно печалило. Но не так сильно, как потеря трости. Ее отсутствие было физическим, рука привычно искала опору…
Он с сомнением повертел в руках багор, оставленный школяром у дверей. Заостренная палка с крюком на конце, скользкая и неудобная. Вир
