Справочник существ община г. Тальска - Анна Александровна Никода
— Нину Георгиевну Светлую, — за неимением лучшего, Соня решила воспользоваться помощью этого странного мальчика. Может, он, бабушку и не знал, но…
— Софико? — раздалось слабое и удивленное из палаты и она, уже не обращая внимания на парня, бросилась туда.
Бабушка лежала у окна. На казенной кровати она словно терялась — маленькая, похудевшая, морщинистая… У Сони царапнуло по сердцу. Она не привыкла видеть старушку такой беспомощной. Нина Георгиевна всегда была особой деятельной, ни минуты не сидела без дела, да и вокруг нее постоянно что-то происходило, приходили гости, носились дети, собаки, куры… А теперь на кровати лежала слабое подобие ее бабушки. Замотанная бинтами голова сливалась с белоснежной наволочкой, глаза запали, смотрели тревожно и с надеждой, а протянутая к ней рука дрожала. Соня ухватилась за нее, прижимаясь щекой, слезы побежали по щекам:
— Я, бабушка. Это я.
— Успела, — с облегчением выдохнула старушка, откидываясь на подушку и прикрывая глаза.
Через час Соня уже успела поругаться с медсестрами, получить на руки все врачебные назначения, сходить в аптеку за лекарствами и теперь воинственно смотрела на явившегося наконец доктора. Того, казалось, совсем ее настроение не волнует:
— Не могу я ее в таком виде отпустить, сами подумайте, — устало, но твердо настаивал он. — Ей только сегодня перевязку делали, заживает плохо, кровит, свертываемость ни к черту. Анализы мы взяли, но готовы они будут только в среду. Вот в среду мы посмотрим, убедимся, что все в порядке… Или вы хотите, чтобы у нее тромб образовался? Возраст все же.
В другое время она бы согласилась. В другое время Соня бы даже спорить не подумала — докторам она верила, как себе, тем более, что этот ей понравился с первого взгляда — и как специалист и как мужчина. К сожалению, в палате лежала ее бабушка, которая категорически не желала больше ни дня оставаться в больнице, поражая здравостью суждений и твердостью воли. За слабым и больным человеком снова проглядывала та Нина Георгиевна, которую она помнила и Соня отдала и сделала бы что угодно, лишь бы так было и дальше, а мужчины вообще в последнее время вызывали лишь подозрения. Причем чем лучше они казались, тем сильнее в ней зрело недоверие. Андрей вон тоже был со всех сторон положительный. Папе он, конечно, никогда не нравился, но когда это отцам нравился выбор их дочерей⁈
— Я договорюсь с медсестрами, чтобы они приходили домой, делали ей все процедуры.
— Да вы ее даже до дома не довезете, первая кочка на дороге и рана откроется! — потерял терпение доктор. Звали его Саид Магомедович, он был выше Сони на целую голову (а она, на минуточку, метр восемьдесят!), имел жгучие черные очи, орлиный нос и вспыльчивый темперамент, с которым явно пытался бороться, потому что тут же потянулся к цветной резинке на запястье. Она видела, что медсестры смотрят на него влюбленными глазами, как кошки, а на нее — с изумлением и неприязнью. Еще бы, пришла не пойми откуда (кто ее впустил?), требует не пойми чего…
— Как откроется так и закроется, — донеслось из палаты упрямое. — Домой, я сказала! Софико, что ты его слушаешь, я еще из ума не выжила и решать за себя не позволю…
— А вот в этом я уже не уверен, — проговорил вполголоса Саид, наклоняясь к ней. Соня почувствовала слабый отзвук одеколона — едва намек на что-то пряное, отчего захотелось непременно вдохнуть поглубже — и поспешно отступила подальше. Нет уж. Хватит с нее. — Вы вообще знаете, как ее нашли? В лесу, в десяти километрах от города. И она не помнит как там оказалась! На вашем месте я бы показал ее психиатру. Возраст все-таки.
Ее словно окунули в холодную воду.
— Сами разберемся, — с неприязнью пробормотала Соня и на этом разговор закончился. Им выдали документы, она подписала отказ от медицинской помощи, снимая с больницы всю ответственность, вызвала такси и, кое-как усадив в него Нину Георгиевну («в коляске⁈ Ни за что!»), устало упала на переднее сиденье и закрыла глаза. Было тревожно — может, доктор был прав и бабушка уже не понимает, что делает? Как ребенок, отказалась долечиваться, едва не истерику устроила, не оставлять же ее в таком состоянии!
Поэтому первым делом по приезду Соня снова уложила бабушку в кровать и проверила повязку, слабо представляя на что вообще смотреть. Но крови, вроде бы, не было — это успокаивало.
— Ну слава богу, — Нина Георгиевна, очутившись дома, тут же успокоилась. Видно было, что поездка далась ей нелегко и она обессиленно откинулась на подушки, но рука, сжавшая ладонь Сони, была сухой и твердой. — Сядь, Софико. Все уже закончилось…
По мнению Сони все только начиналось. Нужно было сделать сотню дел сразу — кур накормить, суп сварить, неплохо было бы за продуктами в магазин дойти, печку протопить — хоть в доме и появилось газовое отопление (котел поблескивал металлом в сенях), но ей хотелось как раньше, услышать живое гудение пламени в печи, а еще поесть, помыться, накормить старушку, созвониться с матерью…
Вместо этого она покорно опустилась на край кровати и начала рассказывать — о том, как жила все эти годы, о матери с отцом, о его болезни…
— Мама тебя во сне видела, — вырвалось у нее. Бабушка слушала внимательно, несмотря на усталость, все так же держа ее за руку и теперь приподняла брови. — Перед тем, как отец заболел. Ты — во сне — сказала «Беда пришла».
— Беда… — повторила задумчиво Нина Георгиевна. — Беда, Софико, не приходит одна. Ну да не будем об этом. Справимся. Ты устала поди? Ну иди, иди, я посплю пока… Сон в своей кровати он, знаешь, лучше любых лекарств будет.
Соня осторожно высвободила руку и крадучись направилась к кухне. Последнее, что она слышала — как бабушка, словно уже во сне, сказала:
— Ты только не позволяй меня забрать. Только не в больницу.
Пока старушка спала Соня, наконец, добралась до плиты и первым делом поставила чайник. В холодильнике — старой бирюсе в сенях — лежал хлеб и масло, а остальное бабушка обычно хранила в подполе. Ребенком она боялась туда заглядывать — темно, холодно… Теперь Соня прихватила с вешалки у двери фонарик
