Рыцари Кристаллии - Брендон Сандерсон
– Плохо дело, – кивнул Фолсом.
– Та-Кого-Невозможно-Назвать, – повторил я. – Почему мы не должны произносить ее имя? Оно что, силы зла привлечет? Или мы так боимся ее? Или, может, ее имя несет всему миру проклятие?
– Не глупи, – сказала Гималайя. – Мы не произносим ее имя, потому что его просто невозможно выговорить.
– Кангеч… – попробовал Фолсом. – Кангенченуг… Кангенчахса…
– Короче, Та-Кого-Невозможно-Назвать, – довершила Гималайя. – Так проще.
– Как бы то ни было, – сказал Фолсом, – нам следует обо всем доложить лорду Смедри. Ситуация может скоро стать очень опасной!
Я фыркнул:
– Уж не опаснее, чем когда я свидетельствовал против акрофобствующих[11] учителей английского из Покипси!
– Ну, вообще-то, ты этого не делал, – заметил Фолсом. – Это было описано в одной из книг за авторством Райкерса.
Я замер на месте. А ведь он был прав! Мы обсуждали этот эпизод с принцем, но наш разговор не делал описанный случай достоверным.
А еще – не мешал коляске Шасты Смедри быстро исчезать вдали.
– Вот что, – сказал я, указывая рукой. – Мой дед велел вам наблюдать за Библиотекарями, живущими в городе. И что, мы позволим одной из самых злостных злодеек ускользнуть от наблюдения?
– Мм… – протянул Фолсом. – А ты прав!
Мы ринулись по ступеням вперед, туда, где стояли кареты. Я выбрал одну и запрыгнул в нее.
– Я реквизирую эту повозку!
– Хорошо, лорд Смедри, – отозвался возница.
Я никак не ждал, что все окажется настолько просто. Тут надо напомнить, что мы, Смедри, – советники при правительстве Налхаллы, полномочные очень многое реквизировать для нужд дела. (Лишь пончики вне нашей юрисдикции и досягаемости. Так гласит Акт о привилегии пончиков, принятый в восьмом веке нашей эры. К счастью, в Свободных Королевствах пончиков не пекут, соответственно, закон почти не используется.)
Фолсом с Гималайей запрыгнули в коляску следом за мной, и я ткнул рукой вслед почти скрывшемуся экипажу.
– За ними! – приказал я голосом, не терпящим возражений, и кучер взмахнул хлыстом.
Видели вы когда-нибудь городскую карету? Она движется со скоростью примерно две мили[12] в час. Особенно в условиях послеобеденных пробок.
После моего драматичного и даже слегка героического (если позволительно сказать такое о себе самом) выступления дальнейшее происходило словно в замедленной съемке. Наш кучер направил лошадей на улицу, и они зацокали копытами, повторяя путь экипажа Шасты. Мне все это напоминало прогулочную поездку, а не настоящую безудержную погоню.
Я расположился на сиденье поудобнее.
– Ужасно захватывающе…
– Честно говоря, я ждал большего, – возразил Фолсом.
Мы как раз ехали мимо уличного музыканта, устроившегося на обочине с лютней. Гималайя потянулась к Фолсому, но опоздала. Вскочив, мой двоюродный брат мгновенно перепрыгнул на запятки кареты и принялся мастерски исполнять движения кунг-фу.
– Блин! – Я нырнул на пол, когда прямо над моей головой просвистел разящий ботинок. – Фолсом, ты что творишь?!
– Это его талант, – пояснила Гималайя, прячась рядом со мной. – Талант плохого танцора. Стоит ему услышать музыку – и начинается. Это как…
Мы выбрались из зоны слышимости, и Фолсом застыл посреди размаха. Его нога зависла в каких-то дюймах от моей физиономии.
– Ох, – очнулся он. – Прости пожалуйста, Алькатрас. С моим талантом я иногда попадаю в неловкие ситуации.
«Неловкие ситуации»!.. Братец изрядно поскромничал. Позже мне рассказали, как Фолсом, было дело, забрел на соревнования по бальным танцам. Там он сначала умудрился отдавить ноги всем участникам состязаний, а закончил вечер тем, что запихал одного из судей в тубу. Понимаете теперь, отчего Гималайя заткнула ему уши ватой на входе в бальный зал, где играла музыка? По этой же причине Фолсом изъял пластину с музыкальной темой из книжки про мое альтер-эго и разводной ключ.
– Алькатрас! – сказала Гималайя, когда мы снова уселись на скамью. Она куда-то указывала рукой. Я крутанулся и увидел, что коляска, увозившая мою мать, остановилась на перекрестке, и мы должны были вот-вот с ней поравняться.
– Ух! – воскликнул я. – Кучер, вы что делаете?
Он оглянулся в явном смущении:
– Следую вон за той повозкой, как вы и приказали…
– Ну так не подавайте виду, что мы сели ей на хвост! – пояснил я. – Вы что, кинофильмов про суперагентов никогда не смотрели?
– Что такое кино… фильм? – спросил он. И добавил: – А суперагент – это кто?
Объяснять было некогда. Я махнул Фолсому и Гималайе – пригнитесь! Вот только места в экипаже было маловато, кто-то должен был остаться сидеть прямо.
Узнает моя мать Фолсома, знаменитого Смедри? А Гималайю, беглого Библиотекаря?.. Мы все тут были люди заметные…
– Вы двое можете хоть что-нибудь сделать, чтобы нас спрятать? – прошипела Гималайя.
– Я бы спугнул ее лошадь, да музыки нет, – сказал Фолсом задумчиво. Гималайя тревожно поглядывала на меня, и это заставило меня вспомнить: я ж окулятор. Окулятор!!! Повелитель линз! И у меня имелись магические очки, всякие разные, в том числе и те, что совсем недавно дал мне дедушка.
Ругнувшись, я схватил фиолетовые, которые он назвал оборотными линзами. Дедушка советовал мысленно вызвать чей-нибудь образ, хорошенько на нем сосредоточиться – и тебя примут за того человека.
Я нацепил линзы и сконцентрировался. Гималайя придушенно пискнула:
– Ты стал стариком…
– Лорд Смедри? – в недоумении спросил Фолсом.
Нет, так дело не пойдет. Уж дедушку Смедри Шаста точно узнает. Я выпрямился и мысленно вызвал другой образ. Был у меня в шестом классе учитель, мистер Мэнн. Буквально в последний момент силой воображения я облачил его в прямую рубашку, какие носили жители Свободных Королевств…
И посмотрел на мать, сидевшую в соседней коляске.
Она повернулась в мою сторону, и сердце заколотилось как сумасшедшее. (Ох уж эти сердца, им только дай повод! Если, конечно, ты не зомби. Позже на эту тему поговорим.)
Мать скользнула по моему лицу глазами, и никаких признаков узнавания я не подметил. Коляски двинулись с места, а я вздохнул с облегчением. Пользоваться оборотными линзами оказалось тяжелее, чем какими-либо, попадавшими ко мне до сих пор. Если я терял концентрацию и допускал посторонние мысли, наведенный облик начинал меняться, и от этого меня ощутимо потряхивало. Требовалось неотступно удерживать иллюзию.
Коляска катилась. Я злился на себя за то, что едва не опоздал вспомнить об оборотных линзах, лежавших в кармане. Я то и дело забывал, что я окулятор; Бастилия постоянно ругала меня за это, и как же она была права! Я до сих пор не привык к собственному могуществу: вы еще увидите, к чему это иногда приводило. (Вы ведь уже обратили внимание, как часто я подкидываю идеи, которые собираюсь растолковать вам далее по тексту? Иногда мне просто нравится раздавать тонкие намеки на толстые обстоятельства.
