Река Великая - Максим Николаевич Николаев
За новым витком дорога заканчивалась мостиком через ущелье: он был такой тонкий, что Нектарий не заметил его раньше. Он притормозил, до пояса высунулся из окна и приложил ладонь козырьком ко лбу. С другой стороны пропасти сразу за мостом начинался лес. Над голубовато-зелеными кронами он разглядел золотой шпиль креста.
Мост покачивался под колесами фургона. Иноку не было страшно, но душа замирала от зримой бесконечности бытия вокруг. Невысоко над ущельем парил огромный орел. Когда он на грузовике подъехал ближе, то понял, что глаза обманули его, и разглядел ноги, сложенные вместе, как у гимнаста в полете, человеческое туловище и лицо. Руки ангел держал скрещенными на груди. Водитель отнял правую ладонь от руля грузовика и перекрестился.
С мостика «Газель» по дороге из белого кирпича въехала в лес, где росли горные сосны, можжевельники, криптомерии, рододендроны, усыпанные розовыми цветами, и еще какие-то неизвестные деревья с гладкими, как колонны, стволами и небесно-голубой хвоей. Через открытые окна доносилось пение птиц.
Монастырь стоял посреди хвойной чащи и был обнесен белой стеной с четырьмя невысокими, но крепкими башенками по углам. На одной из башен стоял дозорный. Заметив его, Нектарий сначала удивился, но затем подумал о том, что в диких горах могут водиться разбойники, и без охраны Божьим людям не обойтись.
Полукруглые створки ворот украшала гравировка страстей Христовых, а ровно посередине был прямоугольный золотой крест в человеческий рост. Не успел он постучаться, как крест на его глазах разделился вдоль вертикальной перекладины на две половины, и двери распахнулись. Наружу гурьбой высыпали ребятишки в одинаковых белоснежных сорочках до пят. Их было не меньше дюжины.
Детей Нектарий не любил со времени собственного несчастливого детства, но растаял душой при виде этих маленьких ангелочков. Не спросив разрешения, малыши отворили кузов и полезли туда все вместе. Снаружи показался убогий сундук из его кельи. Дети вертелись вокруг. Каждому хотелось скорей заглянуть внутрь, и они бы открыли его быстрей, коли б не мешали друг другу.
При виде того, что лежало внутри, они не смогли удержаться от звонкого и радостного смеха. Маленькими ручонками дети схватили сокровище со всех сторон, достали наружу и поволокли по зеленой траве в монастырь.
Рядом с Нектарием остался единственный отрок, голубоглазый и с золотыми кудрями. Из ворот еще был слышен смех его товарищей, издали похожий на щебетание певчих птиц, когда он ласково взял инока за руку и повлек в обитель:
— Пожалуй домой, сладчайший.
Названный сладчайшим вошел и обмер, когда взгляду его предстал монастырский собор. Не только крест на главном куполе, и сам главный купол, и остальные два купола были у храма золотыми, но и купольные барабаны, и апсиды, и фризы, и закомары, коим семь число, и стены, и даже паперть. Весь целиком из чистого злата, собор сиял в лучах небесного света. От умиления Нектарий чуть не расплакался, всю дорогу к храму истово крестился, и продолжал это делать, пока обходил по кругу и рассматривал здание.
Сверкающие золотые ступени вели к золотым створками двери, которые украшал рисунок из золотых цветов. Он задержался перед золотой папертью, неутомимо совершая крестное знамение, но войти не решился.
Обернувшись, он не увидел своего маленького провожатого. Вокруг было пустынно, и только в отдалении у двухэтажного здания, в котором Нектарий узнал братский корпус, стоял спиной к нему и лицом к монастырской ограде человек в белых одеждах.
Горний монастырь — едва больше их Мирожского, но кажется раздольней оттого, что нет здесь ни церковной лавки, ни теплиц с помидорами и огурцами, ни старого бесплодного сада. Всё дышит покоем и благолепием. Поравнявшись с монашеским общежитием, Нектарий обращает внимание на то, что решетки на окнах не фигурные, как были у них в Мироже, а из обыкновенных прутьев в палец толщиной, но зато сами прутья отлиты из чистого золота.
На углу дома монах в белой рясе так же неподвижен. Подняв голову кверху, он как будто пытается разглядеть что-то в хвойной зелени за стеной и не замечает приближения Нектария.
— Брате, — позвал он.
Белоризец обернулся:
— Пожаловал наконец?
— Пожаловал, — смиренно ответил Нектарий.
Лик у насельника рассерженный. Видать, недоволен тем, что его отвлекли от созерцания природных красот. Нектарий спрашивает у него первое, что приходит на ум:
— Давно ты, брате, в обители подвизаешься?
— Четвертый год, — сосчитав в уме, сказал монах.
— И какая жизнь здесь?
— Такая.
— Какая?
— Подъем — в шесть утра, сортир, омовение, в семь — физкультура, завтрак, — нехотя начал перечислять он. — Потом идем в храм на моления, до шести вечера с перерывом на трапезу. После молитвы — вечеря, индивидуально-воспитательные мероприятия, досуг, прогулки. Отбой — в десять.
— Надо же, — тихо удивился Нектарий. — У нас в Серёдке в колонии почти такой же распорядок был.
— Почти, — подтвердил собеседник с угрюмостью в голосе.
Из дверей корпуса показались еще двое белоризцев. Они двинулись к золотому храму по мощеной дорожке, на ходу о чем-то беседуя между собой.
— А воспитательные мероприятия здесь какие?
— Иные, чем у нас были. Вечером узнаешь.
Нектарий изумился этим словам:
— Ты, брате, никак тоже в Серёдке чалился?
— А ты будто не узнаешь?
Он пристально глядит на монаха и не может поверить глазам:
— Васька, ты?!
— Я, — безрадостно усмехается Васька Колотуха — тот самый, что на воле в припадке жестокости забил всю свою семью молотком и перед тем, как в тюремной больнице нутро его истекло кровью от прободной язвы, успел отписать Святой Церкви квартиру, опустевшую после его преступления.
— Разве не помер ты?
Васька, хмурый, пожимает плечами. Борода у него снова стала черной, хотя за год до смерти он побелел как лунь.
Под рукой нет зеркала. Нектарий трогает рукой лицо, проводит пятерней по волосам. На ощупь они кажутся гуще, чем были в последние годы. Господи, помилуй!
— Неужто в раю мы с тобою, брате?
— В раю, — отвечает убийца и сводит перед собой пальцы замком, что на тюремном языке означает безвыходное положение.
Нектарий заозирался по сторонам. Амурчиков, что встречали его, нигде было не видать, но в нескольких шагах стоял долговязый серафим — кажется, тот самый, которого встретил он над пропастью. Носатый, пучеглазый, с крыльями, теперь нелепо сложенными за спиной, вблизи он вовсе не был хорош собой, и больше, чем на орла, походил на ощипанного страуса. В руке у него серебрился тонкий и острый, как длинная игла, меч.
Нектарий поискал глазами ворота, но на прежнем месте их не оказалось. Обитель
