Река Великая - Максим Николаевич Николаев
Дети в бытность в каждом хозяйстве имелись, и детские санки многие до сих пор хранили в амбарах. С трудом, но усадили в них взрослых покойников: ноги у каждого торчали вперед на аршин. Сани связали старым лодочным канатом.
Первым в поезде ехал старейшина Людмил, за ним — ветхий Велибор Лешич, младший брат Велибора Доброгост, Стоян Славич, и последним — племянник Невзора, пятнадцатилетний Богдан. Хоть и самый младший, он был в связке самый тяжелый.
И с Бабаева, и с Волженца еще в октябре эвакуировали жителей, вокруг за три версты не осталось ни души, но всё равно дождались полуночи. Погребальное шествие медленно продвигалось по зимней реке. На черном небосводе не было ни луны, ни звезд. Две старухи по бокам поезда, как сигнальщики на железной дороге, несли зажженные фонари.
«Из воды вышед, в воду воротишися». Беляна плакала в обнимку с Невзоровой невесткой Вячеславой. Не только мужа, но и сына Вячеслава провожала и настаивала на том, чтобы обряд прошел по старинам. Невзор пожалел ее и перед прорубью набросил на плечи пурпурный плащ. Когда последнего мертвеца — это был его брат-старейшина Людмил — спихнули с саней в прорубь, Невзор снял с себя плащ, вернул невестке и тогда уже подумал о том, что скоро увидит его снова.
Вдова берегла одеяние от моли и в сундуке у себя в избе обложила его сушеными корками померанца. От ткани на морозе шел знакомый с детства новогодний запах.
— Кто, кроме тебя?
— Кто?
— Бери, Невзор, — не унимались старухи перед его избой.
— Вон и супружницу тебе вторую привели. Всё как полагается. Разве не хороша? — подхватила вместе с остальными Беляна Славич и подтолкнула дочь в спину. На Ладе была короткая шубка из тех, что нынче носит молодежь, которая едва закрывала ей ляжки.
Молодка сделала шаг вперед, выразительно уставилась на Невзора и улыбнулась той улыбкой, которую сама, наверно, представляла таинственной и соблазнительной, но из-за надутых губ и выпученных глаз выражение у девицы было такое, как будто по дороге ей приспичило до ветру, и теперь она стеснялась словами попроситься у хозяина в уборную.
— Хороша, хороша, — быстро закивал Невзор. — Да только мои три бабы от ревности сначала с нее, а потом с меня шкуру спустят.
Ладка еще продолжала улыбаться, когда мать с обиженным лицом одной рукой взяла за локоть ее, а второй — рассеянную Умилу, и потащила обеих к калитке. Остальные потянулись за ними.
Представление было окончено. Хозяин затворил засов. Громыхая цепями, по будкам расходились собаки.
Еще со двора он заметил в окне лицо дочки. В избе она встретила Невзора вопросом:
— Отказался?
— Отказался, — подтвердил отец. — Еще на той неделе я Вячеславе говорил, что пора документы на ликвидацию артели подавать. Бухгалтеру — и той не с чего платить. Без Ящера много ль наловишь? Да и кому ловить нынче? Старухи все уже на пенсию подали. Ясно, что пуза не отрастишь с государевых подачек, но и с голоду не помрешь.
— А мы, значит, в Псков переедем? — с надеждой в голосе спросила Видана.
— Восемнадцать лет тебе исполнится — и езжай куда хочешь, — проворчал отец в ответ. — Нам уже поздно с мамкой, а бабке — и подавно. Пчелы есть, бабкина пенсия. Как-нибудь проживем.
Как переходный возраст у Виданки наступил, то все разговоры про город стали: мол, в Ящерах у них ни магазинов нет, ни кино, ни интернета приемлемого. Да ведь зато река, лес есть! Хочешь купайся, хочешь ягоды собирай, осенью — грибы, весной — цветы и травы. А зимою, как снег выпадет, какая красота в бору наступает!
Невзор уселся на короткую лавку у печи, и тут же с громким топотом по половицам к нему подбежал Баян и потерся головой о шаровары. Лекарь опустил руку и рассеянно поскреб ногтем плешивый лоб в морщинку. Кот замурчал свою незатейливую песню.
* * *
Через стену из гнилого ДСП доносился хмельной гуд монашеской братии. Как трутни в улье, ей Богу! Хоть бы кто на подмогу вышел! Левым плечом отец Власий навалился на табличку с надписью золоченым церковнославянским шрифтом и православным крестом под буквами, приставил гвоздь, примерился и с размаху ударил себе молотком по большому пальцу. От боли вскрикнул и выронил гвоздь.
Молоток у них в монастырском хозяйстве имелся, а за гвоздями пришлось шагать за полторы версты в ближайшую деревушку. Просил четыре — дали три, скаредники! Один из этих трех еще по дороге обронил. Помянув про себя неизвестно чью, погрязшую в плотском грехе, а вслух — Божию мать, Власий полез в сугроб искать драгоценный гвоздь. Он долго шарил руками внаклонку, пока вдобавок к гвоздю не потерял еще равновесия и не рухнул бородатым лицом в снег.
Священник поднялся, отряхнул свою зимнюю рясу и услышал в эту минуту мягкие шаги по снегу. Обернувшись, он разглядел среди деревьев послушника Алешу, который поднимался по склону холма к монастырю.
Разные люди у них в обители жили. Кто из соседних деревень пришел, другие — из Тямши, из Неёлова, да и с Пскова было несколько иноков. Брат Асклепий до пострига работал терапевтом в поликлинике на Запсковье, Ахиллий — грузчиком на овощной базе, Акакий — дворником, царствие ему небесное. Нынче снегом могилку его у озера занесло, так что найдешь только по кресту. Любил покойный на бережке посидеть, там и похоронили. Казалось, что недавно было, а в уме сосчитал Власий, что уже год скоро, как нет с ними возлюбленного брата, и ужаснулся тому, как стремителен бег времени.
Алеша был соседом и старым другом покойного Акакия. В первый раз Акакий привез его в монастырь из города, когда ездил навестить детей. С женкой у Алеши случилась размолвка, Акакий и предложил ему, где пожить временно. В чине послушника Алеша пробыл в обители неделю или две, потом с супругой по телефону помирился и вернулся домой. Во второй раз — на прошлый Великий пост — эта история повторилась, но только без участия Акакия, который уже давно к тому времени не вставал со своего ложа. Власий в это время отдыхал в обители среди родной братии от мирской суеты и успел довольно коротко сойтись с Алешей: несмотря на свое непостоянство, человеком тот оказался весьма благочестивым.
В далекую бытность Алеша трудился слесарем на водоканале,
